Мой пленник - Алина Савельева
– Пожалуйста… пожалуйста! – прошу его поторопиться, не имея и толики его терпения.
– Что? Уйти? – повиснув надо мной на вытянутых руках, уточняет Медведь.
Его утяжелившееся дыхание и плотно перекрытые радужки глаз говорят о том, что его вопрос риторический. Черта с два он уйдет!
– А это не тебе решать! – возвращаю ему любезность, опуская взгляд на не скрывающие очертания его эрекции брюки.
Эта улыбка будет преследовать меня до конца дней моих. Мое сердце подыхает от сумасшедшей скорости ударов, только когда я гляжу на нее.
Выпрямившись, он освобождает свой стояк, и я тоже не отказываю себе в удовольствии запомнить его, пригодится, когда буду коротать долгие, одинокие вечера…
Глаза снова приходится зажмурить, когда он направляет себя в меня. Хочу впитать эти ощущения, приносящие волны эндорфинов в кровь. Наверное, мне передалось его настроение, я еще никогда не хотела так физической близости, как сейчас с ним. В последний раз…
Осторожные толчки дарят ощущения болезненной наполненности, нестерпимо накаляя утолить жажду по нему, преследующую меня с момента первого поцелуя через решетку его тюрьмы, но по опыту уже понятно, что эффект не продлится и пары дней.
Его губы снова везде: на шее, скулах, ключицах. Наслаждение с крупицей горечи будто подсознательно отодвигает неизбежный финал, пытаясь как можно дольше растянуть удовольствие от его движений во мне, от рук и губ, что-то хрипло шепчущих по-русски.
– Быстрее, – прошу я, чувствуя как с каждой секундой развязка все ближе.
Больше не хочу, чтобы он сдерживался, хочу, чтобы показал, как сильно хочет меня мой пленник, пленивший меня гораздо надежнее, чем я его.
Хрип, больше похожий на рычание, одновременно с тем, как он начинает врезаться глубже, смешивается с моим стоном и жалобным скрипом ножек стола по кафельному полу.
Сладкий перехватывает мои руки, заводя их над головой и сжимая в своих кулаках, его тяжелое дыхание на моем лице, яростные толчки, вжимающие меня в поверхность стола, и меня закручивает в воронку экстаза, под блеском голубых глаз и развевающегося тюля на открытом окне.
Наполненность внутри распирает еще больше и через секунду сменяется горячим пульсирующим оргазмом. Горячие губы прижимаются к моему виску, сдавленный стон Медведя – лучший завершающий аккорд всей этой кухонной симфонии.
Глава 12
– Покажешь мне свою комнату, Лин? – бережно поднимая меня со стола, спрашивает Илья, заглядывая в глаза.
– О боже! Нет! – с несвойственной мне стеснительностью закрываю лицо ладонями.
В этой квартире в моей комнате не был даже Стив! Да и вообще никого не было, папа категорически не переносил визитеров в этой квартире. Да я и сама тут не живу уже лет десять, и с тех пор, как я съехала, в ней ничего не изменилось.
– Ага! Эта? – подловил меня Сладкий, когда я неосознанно посмотрела на дверь своей спальни.
Помогая мне спуститься со стола, он загадочно улыбался и, обхватив мое лицо ладонями, неожиданно нежно поцеловал, отчего мое изнуренное бегом сердце затрепетало снова, словно пойманная бабочка в банке.
Невообразимое сочетание вопиющей наглости и галантной обходительности Медведя кого хочешь приведет в замешательство, и я не исключение. Поэтому, пока я приходила в себя, поднимая с пола свою одежду, Илья уже вальяжно вышагивал к двери моей комнаты.
– Я с тебя шкуру спущу, Медведь! – кричу ему в спину, семеня на желейных ногах за ним, но его это, естественно, не пугает.
Моя комната, где я жила, пока не достигла совершеннолетия, это идеальное отражение меня такой, какой я была раньше. Очень давно. Такая же безумная смесь всего на свете. От постеров на стенах, макетов зданий на шкафах, дурацких грамот по художественной гимнастике и еще сотне всякой ерунды, говорящей обо всем, чем я когда-либо занималась.
– Ты фанатела от «Muse»? – закономерно полетел первый вопрос, потому что постеры этой рок-группы нулевых заполонили всю стену над столом.
Очень фанатела, могла слушать их круглосуточно, гоняя треки по сотне раз, особенно когда папа был в отъезде.
Этот русский доконает мое сердце. Теперь оно трепещет в груди от волнения. Я с ужасом осознаю, что мне очень хочется ему понравиться. Чтобы он вспоминал меня не только как сумасшедшую, отчаянную и жестокую женщину, но и увез с собой частичку чего-то хорошего, что во мне еще осталось.
С интересом рассматривая каждую вещь в моей спальне, Сладкий то загадочно улыбался, то находил что-то, что вызывало у него удивление, например, макет здания Гранд-оперы в Париже, который я делала своими руками, возившись с самыми мелкими деталями иногда сутки напролет.
– Так вот какие изюминки в моей Булочке, – осторожно поворачивая макет на подставке, комментировал Илья, слету догадавшись, что макеты я клеила сама, по инструментам в ящике стола, который он бесцеремонно выдвинул, скорее всего, чтобы в этом и убедиться.
Я молчала, нервно кусая губы, и, вместо того чтобы идти в душ, я затаив дыхание смотрела на первого парня в спальне моей далекой юности.
– И кто же ты у нас? – сверкнул голубыми софитами Медведь, вполоборота взглянув на меня. – Архитектор? Инженер? Или это хобби?
То, что я в его присутствии начала смущаться и робеть, явный признак, что я слишком увлеклась этим мужчиной. Это так… глупо. С первой встречи я жалею, что не встретила его при других обстоятельствах, но уже ничего не поделать. Вряд ли с ним амнезия приключится и он забудет все унижения и издевательства жестокой Булки.
– Я в душ! – струсила я, пятясь к двери санузла голым задом, потому что я как прибежала за ним, прижав платье к себе, так и простояла, пялясь на эту махину в моей девичьей спальне.
– Нет! Мне так нравится, Булочка, – мгновенно настиг меня Илья, облапив и заваливаясь на кровать вместе со мной.
– Булочка, потому что я толстая? – не успела я прикусить свой длинный язык.
Какой кошмар! Такие вопросы если и задают случайному партнеру, то явно не с такой обиженной интонацией!
– Потому что ты вкусная, Ли-и-ин! – захрипел Илья, стаскивая с меня чулки и бесстыже разглядывая перепачканные бедра его семенем.
С чем связана его беспечность, я не знаю, а для себя я еще на острове решила, что буду бесконечно счастлива, если
