Мой пленник - Алина Савельева
Стоя практически полностью обнаженная перед Ильей, под его пылающим взглядом, беззастенчиво скользящим по мне, я чувствовала, как шампанское с запозданием ударило по мозгам, опьяняя и распаляя во мне желание.
– Не устроило меню, так что я очень голоден, Булочка! – усмехнулся Илья, наступая на меня, пока мой зад не уперся в столешницу.
Это безумие – так сходить с ума от этого русского! Может, он и правда не виноват ни в чем, но даже если так, то это еще хуже! Зря я его приволокла! Очень зря! Об отце ничегошеньки нового не узнала, а дополнительные душевные муки себе обеспечила.
В порыве избавиться скорее от его присутствия в моей жизни, будто от этого станет легче, я опустила руку на бедро, извлекая все еще оставшийся под кожаной подвязкой нож.
– Забирай документы и убирайся отсюда, Мой Сладкий! – приставив к его горлу нож, потребовала я.
Ни один мускул на лице Ильи не дрогнул, он просто смотрел мне в глаза, придвигаясь ближе, и я, следуя не разуму, а желаниям, закидываю голову все больше оттого, что он все ближе наклоняется ко мне.
Зрачки в голубых глазах расширяются, губы приоткрываются, и он медленно проводит ладонями по моим бедрам, оставляя языки пламени на коже.
Стопроцентная мышечная масса его тела тесно прижата ко мне, не могу отвести взгляд от впившихся в мои глаза голубых озер. Кажется, ему совершенно наплевать на царапающее его кожу лезвие. Илья все так же не спеша поглаживает меня, поднимая руки от бедер на живот. Его приоткрытые губы в миллиметрах от моих, и я неосознанно ловлю его горячее дыхание. Накал между нами наполняет воздух трещащими искрами, я тону в его глазах, как маленькая лодочка в высоких волнах шторма.
– Они мне не нужны. Я пришел за тобой, Moya Sladkaya Bulochka? – хрипло раздается ответ Сладкого, откликающийся головокружительной слабостью в конечностях.
Ладони Ильи то поднимаются мне на грудь, обхватывая и сжимая ее, то снова чертят огненные дорожки вниз по животу. Он словно примеряет ее, тиская и изучая, так же как его взгляд с всполохами огня изучающе сканирует мое лицо. Быть может, он что-то решает сейчас для себя, но мне не понять, в чем его выбор. Убить меня или пожалеть? Мне ни то, ни другое от него не нужно, и сейчас я понимаю только одно, что мне нужно сохранить себя и не разлететься на осколки, когда он исчезнет. Он слишком давно живет в моей голове, гораздо больше, чем мы знакомы, и выселить его после близости будет непросто.
– Напрасно беспокоился, – чуть сильнее вдавливаю лезвие в кожу. – Я сама могу… – не успеваю договорить я, потому что его язык уже щекочет мое небо.
Звон металлического лезвия по кафельному полу, и мои руки обвивают его шею сами собой. Он такой горячий, гораздо горячее моих рук, никогда не думала, что мужская шея может вызывать такой трепет и прилив влажного жара между ног. Гладкая и упругая кожа под моими пальцами всего лишь тонкая оболочка на выточенном твердом теле этого Геракла.
В висках бьется мысль, что все это неправильно, и то, что зарождается в моей душе по отношению к нему, убьет меня, и я изо всех сил отталкиваю Илью, прикусывая губу. Скорее от неожиданности, чем от моей силы, он отшатнулся.
– Тут тебе не остров, люди рядом! Исчезни! – влажными от его поцелуя губами шепчу я, пугаясь собственных мыслей, что хочу его снова утащить на остров и приковать к кровати, чтобы никогда не смог удрать.
– Это не тебе решать! – зарычал Медведь, сузив глаза.
Демонстративно стягивая пиджак и расстегивая пряжку ремня, Медведь делает шаг обратно, грубо дергая меня за талию на себя.
Да он не безвольный пленник, он деспот и тиран! Я вообще уже ничего не решаю! Тяжелая ладонь сжимает мой затылок, намертво фиксируя, и его губы снова впиваются в меня, яростно толкая язык навстречу моему, слабохарактерному и похотливому, бесстыдно ловящему его нахрапистый.
Ягодицы горят под жесткими ладонями Ильи, тискающими их, в живот упирается его железный аргумент, что пока он свое не возьмет, то и не подумает уходить, а во мне разрываются миллионы мини-бомб под удары вовсю барабанящего сердца.
Острое возбуждение плохо способствует трезвости мыслей, а после шампанского их и вовсе не найти в моей голове. Я не соображаю уже ничего, и больше того, не хочу больше думать и переживать о последствиях.
Запускаю руки под его рубашку и подрагивающими пальцами обвожу его литые мышцы пресса и две извилистые вены, уходящие вниз, под пояс брюк. Сладкий прерывает поцелуй и шипит в попытке сдержать стон, но он все равно срывается с его губ, когда я через ткань брюк обхватываю его крупный богатырский прибор рукой. От звука его хриплого стона меня саму прошивает дрожью до искр перед глазами. Его ресницы подрагивают, и он снова смотрит на меня странно. Его взгляд хоть и переполнен желанием, все же он слишком глубокий для обычного, ни к чему не обязывающего секса.
По его эрекции понятно, что он крайне возбуждены, и широко раздувающаяся грудная клетка и жар его тела тому лишнее подтверждение, но он продолжает мучить меня, заставляя изнывать и истекать влагой от желания.
Резкий рывок, и подо мной прохладный гладкий обеденный стол. Илья снова изучает распластанную меня на столе, медленно отщелкивая от пояса чулки и стягивая кружевные «Шантель». Мне в голову приходит только одно объяснение, почему он так смотрит на меня, словно я самое красивое, что он когда либо видел. Скорее всего, хочет запомнить последний раз с чокнутой француженкой, утащившей его как сокровище.
Так же медленно он поднимает сначала одну ногу, ставя ее на столешницу, и затем вторую, заставляя мои щеки гореть от смущения, будто мне девятнадцать. Почему-то с ним у меня все иначе, словно я снова неопытная студентка, застенчиво краснеющая перед пылким взглядом парня на мою наготу. Как от капель восковой свечи, моя кожа подрагивает и горит от его взгляда, скользящего по мне от ключиц до бедер, задерживаясь между ними, отчего меня кидает в жар и я уже молить его готова, чтобы он поскорее приступил к главному.
Склонившись над моим животом, Медведь нежно и осторожно, как будто я фарфоровая статуэтка, прижался губами к животу, на котором уже можно смело жарить блины, до того он меня распалил. Обжигая кожу горячим языком, Илья неторопливо упивался моими стонами и тем, как я выгибаюсь дугой на столе, не в силах совладать с нестерпимыми
