Не повышай на меня голос, птичка (СИ) - Рейн Миша

Радковский едва сохраняет равновесие, шатаясь на ногах. Вот только это длится недолго. Хаджиев настигает свою жертву и, схватив за грудки, наносит еще пару тройку ударов, провоцируя мужчину упасть на пол и захлебываться собственной кровью.

Твою мать! Он ведь убьет…

Я даже не успеваю сообразить в какой момент мой куриный мозг принимает решение и только звук бьющегося стекла вырывает меня из какого-то транса.

Как в замедленной съемке перевожу взгляд на свои дрожащие пальцы, что держат лишь осколок от горлышка и обратно на человека, которого я только что ударила бутылкой.

От ужаса кровь в венах стынет. Белоснежная рубашка Марата медленно окрашивается в багровый цвет… Это ведь вино?

Господи…

Осколок падает на пол и я тут же закрываю рот рукой, чтобы проглотить испуганный вскрик.

Животное. Безжалостное и кровожадное. Медленно распрямляет плечи, которые вздымаются и опускаются от глубокого дыхания. Не глядя на меня, он подходит к раковине и с пугающим спокойствием начинает мыть руки, лицо, шею. А затем вытирает кожу на сухо, оставляя на белоснежном полотенце алые разводы.

— Видишь, к чему приводит твой дерьмовый характер? Ты должна была уйти с ней.

Рот с глухим аханьем раскрывается сам по себе. Его волнует не пробитая голова, а то, что я не поговорила с его невестой?

— Ты совсем больной?

Боже мой, заткнись идиотка.

Марат дерзко растягивает губы, качая головой, и наконец простреливает меня бездушным взглядом.

Вот так просто пробуждает во мне первобытный страх.

Но прежде чем он делает шаг, я успеваю схватить со стола нож.

— Оставь меня! — крепче сжимаю рукоять.

Злорадный смех. Чудовищный. Прямо мне в лицо. Отчего внутри все леденеет, цепенеет, сковывает ужасом.

— Не подходи… — голос звучит пискляво словно и не мой вовсе.

— Давай. Сделай это, Тата. — Еще один шаг и я в плену его рук. — Убей.

Склоняется и втягивает в себя мой запах. Жадно, как дорожку кокса. Заставляя сердце биться чаще. А потом носом проводит по губам, сминая мои бедра с такой силой, что искры из глаз сыпятся.

— Марат… — выдыхаю, прикусывая губы. Слабая… Не смогу… Голова уже идет кругом.

— Сделай это сейчас, Тата, пока я даю тебе эту возможность, — Марат ударяется лбом мне в грудь и медленно поворачивает головой из стороны в сторону. Показывает свою уязвимость. А у меня рука не поднимается. Не смогу я убить его. — Он трогал тебя? — сдавленно шепчет монстр.

Молчу.

— Отвечай, — рычит и сильнее вжимает мое тело в себя.

Не буду. Пошел он к черту!

— Хочу, чтобы ты знала, — Хаджиев касается жесткими губами уха, — я убью его из-за тебя.

Слышу, как Паша откашливается, хрипло и слабо, однако он больше не поднимается.

— Какое же ты чудовище! — толкаю Хаджиева в плечи. Убей лучше свою мать!

Секунда и его пальцы уже вокруг моего горла.

— Тата, — с предупреждением.

— Мне плевать, ясно? — выпаливаю со всей ненавистью прямо ему в лицо. — Что еще может со мной случиться хуже чем ты и твоя мать? Ничего! Человек спас мне жизнь! Когда твоя мать вышвырнула меня голой на трассу! Со мной могло случиться что угодно, но я счастлива, что со мной случился Паша! Ясно тебе! Убьешь его и клянусь, что я сделаю тоже самое с собой! Потому что лучше сдохнуть, чем существовать рядом с тобой!

Я совершенно не соображаю что кричу, воздух с трудом проникает в легкие, а потом и вовсе теряю рассудок, прислоняя угол ножа к горлу Марата. Но видимо его это только забавляет. Чертов дьявол!

— Использовать то сможешь, — взглядом указывает на холодное оружие в моих руках, а после ослабляет хватку, высвобождая шею от удушающего плена.

— Смогу! — с трудом сглатываю. — Не сомневайся.

— В тебе сложно усомниться, — мгновение и он оказывается в еще более опасной близости, отчего моя рука дергается и острие ножа уже упирается ему прямо в грудь. Марат с обманчивой нежностью берет мою дрожащую руку и направляет прямо в область сердца. Сердца, которого у него нет. Там пустая яма. Наполненная мертвым морозом. — Ну же, птичка. Я не люблю ждать.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Резким ударом он выбивает нож из моей руки и снова хватает за горло, толкая спиной в стену.

Во рту вмиг все пересыхает.

Тяжелая тишина не дает дышать обоим. Пока ее не разбивает до раздражения спокойный голос Хаджиева.

— Надо было убить.

— Ты… ты… чудовище, — с запинкой шепчу я.

— Я никогда этого не скрывал, — опаляет мои губы горячим дыханием, после чего он резко хватает меня под руку и не церемонясь волочит за собой как мешок, который нужно утилизировать.

И последнее, что я замечаю… лежащее тело Павла.

— Марат, так нельзя! — кричу, упираясь одной рукой в стену. — Нужно вызвать скорую!

Только делаю хуже себе.

Грубым рывком Хаджиев вышвыривает меня в подъезд. Отдышаться не успеваю, как чудовище уже вновь рядом.

— Замолчи, Тата!

В ответ я лишь плотно смыкаю челюсть.

Ноги не слушаются, путаются в длинном подоле, но я упорно преодолеваю ступень за ступенью, прежде чем мое тело силой запихивают в салон машины, и единственный путь отступление уничтожает громадная фигура Хаджиева, который без заминки залезает следом.

Хлопок дверью и машина срывается с места.

Только что моя жизнь вновь превратилась в гребаные американские горки.

Шок все еще охватывает каждую мышцу в собственном теле, но я не свожу взгляда с Марата. Просто напросто не могу этого сделать.

Он испускает глубокий вздох и откидывает голову назад, вот только его напряжение скользит во всем. Тяжелое дыхание. Мышцы, выступающие буграми под мокрой рубашкой. Пальцы, с хрустом сжимающиеся в кулаки. И голос, такой низкий и до жути тихий…

— Что мне сделать, чтобы вырвать тебя из под кожи?

Сердцебиение беспощадно учащается.

Убить. Вот, что тебе сделать, подонок ты проклятый!

Марат словно слышит мои мысли, неспешно поворачивает голову и выполняет мою просьбу, только глазами. Уничтожает даже не касаясь. А потом резко протягивает ко мне руку, но я отшатываюсь от него как от огня.

Издав гортанный рык, он со звериным натиском заламывает руки мне за спину, тут же усаживая к себе на колени.

— Ведьма, — утыкается носом мне в щеку. — Что ты со мной делаешь?

Молчу. Злюсь на себя. На него. До боли стискивая зубы.

Как вдруг Марат отстраняется и я едва успеваю схватить последние мгновения кислорода, прежде чем он вновь забирает у меня эту возможность.

— Они мои, — сминает мои губы большим пальцем, — ты поняла?!

Дергаю голову в сторону.

— Зачем они тебе? — огрызаюсь. — Ты ведь даже не целовал их никогда.

— А ты хотела этого?

Впиваюсь в него взглядом.

— Когда-то, — отвечаю честно, без зазрения совести. — Когда ты был еще человеком.

Губы Марата искривляет подобие ухмылки.

— Я никогда им не был, — сжимает крупной ладонью мою шею.

Сглатываю.

— Зачем забрал?

— Я свое никому не отдаю.

— Свое, — фыркаю с презрением. — Я никогда не буду твоей, Хаджиев. Направь лучше свой член под длинную юбку невесты. Мамочку не стоит расстраивать. Она ведь наследников ждет?

— Ревнивая идиотка, — цедит сквозь зубы, но мне уже все равно.

— Я не ревную тебя, Марат, а презираю, ясно?

— Тогда я предоставлю тебе эту возможность в полной мере, — выдыхает мне в губы, резким движением одной руки забираясь под платье, и последнее, что я слышу, это оглушающий треск разорванного белья…

Глава 25. Безумие

Марат срывает остатки красивого белья, скользя по мне яростным взглядом. Он злится. Но только потому, что хочет меня. Его глубокие синие глаза опасно блестят в тусклом освещении салона. В них плещется похоть и жадность, и что-то еще… незнакомое или давно забытое. Дух захватывает. Потому что меня накрывает это «что-то» приливной волной эмоций.