Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина
— Приведи её, — прошу я. — А потом убирайся.
Дверь открылась, впуская в мою обитель немного света из коридора, потом закрылась снова. Я пью и бокал кажется мне бездонным. Глоток, ещё глоток. За маму, за папу, блядь… когда я допиваю бокал дверь открывается. Входит девушка, Сергей доводит её до моего кресла и кивнув мне уходит. Пусть уходит, свидетели мне не нужны, чтобы не произошло.
— Что ты можешь сказать про своего брата? — спрашиваю я.
— Он умер, — пожала плечами она. — Такое случается. Со всеми.
Голову подняла и на меня смотрит. В глазах пляшут огоньки пламени. И сама вся такая… тоненькая, халат ещё огромный, ноги босые, совсем беззащитной кажется. Но я знаю, что только лишь кажется. На самом деле все иначе. Внутри этой малышки металлический стержень и миллион, миллиард самых бредовых мыслей. Продолжаю её разглядывать. Сидит тихонько, взгляд опустила. Наверное, это самовнушение, но хотя боль продолжает отбивать дикий танец внутри моей головы, зрение, кажется, становится чётче. Неправда, что это её присутствие влияет. Наверное алкоголь наконец усмирил моего личного зверя.
— Ешь, — сказал я. — пей.
Наверное моё состояние играет со мной шутки, но когда она тянется к подносу с едой мне кажется, у неё дрожат пальцы. Как у человека, который очень долго не ел. Она берет пластинку сыра, наверное, он уже заветрился, но Агафью я прогнал, и видеть снова больше не хочу. Крошечными кусочками отщипывает этот сыр, ест бесконечно долго, я начинаю терять терпение. Затем отрывает ягоду винограда. Я слежу за её пальцами, за несчастной ягодой, которая скрывается за её губами, которые при освещении камина кажутся совсем красными. В этом мире все — кажется.
— Пей, — говорю я.
Наполняю виски чистый бокал, их мне всегда подают в достатке, чтобы я не испытывал нужды, если мне вдруг захочется бросаться посудой в камин. Протягиваю ей, отдергиваю руку касаясь её пальцев, виски проливается, капля скользит по коже выглядывающего из под халата колена. У меня пересыхает в горле. Вспоминаю наше короткое соитие в тёмном коридоре. Разве так я хотел? Хотя… минуточку. Разве я вообще хотел? Она ведьма, точно ведьма. Она усмирил даже бешеного коня. У меня зреет мысль вытащить её на улицу и натравить на неё Вельзевула, посмотреть, что будет дальше. И если это сильное животное будет скулить у её ног, то ведьму нужно сжечь. Точно, сжечь, огонь это здорово.
Она делает глоток. Чуть морщится, нужно было предложить ей подтаявшего уже льда, хотя к черту — какая галантность. Виски она задерживает во рту, я не вижу глотательного движения. И я буквально чувствую, как алкоголь жжется, обволакивает её рот, и только потом скользит по горлу. Она делает ещё один неторопливый глоток, потом ещё… она пьёт, а у меня — эрекция.
— Пей, — шепчет она. — Тоже пей.
Поднимается с пола, делает шаг ко мне, садится на подлокотник. Подносит бокал к своим губам. Затем… наклоняется ко мне. Я чувствую прикосновение её губ к своим, знаю, что она делает, открываю рот… кто сказал, что у этого виски нет оттенков вкуса, долбаного букета? Теперь мне кажется, что я чувствую дымный запах пережаренных кофейных зёрен, лёгкую сладость фиников, жгучую, терпкую горечь миндаля. Словно она…эта девушка добавила ему красок. Я ловлю последние капли с её губ, я не хотел её целовать, но это же не поцелуй, верно?
Она соскальзывает снова на пол, и уносит с собой и краски и запахи. Отрывает ещё одну виноградину, делает глоток. А я пытаюсь понять, чем от неё пахло, чем-то таким… с детства знакомым и не любимым. Потом понял — грейпфрут. От неё пахнет грейпфрутом, горьким и непонятным фруктом, пародией на апельсин. Полено в камине с громким треском выплёскивает снопы искр, которые гаснут, не долетая до пола. Девушка вздрагивает, и непонятные, необъяснимые чары спадают. Она просто моя покупка. Не знаю, кто она, Лиза, Ванда, или все вместе… Я не знаю даже, хочу ли знать. Тоненькая девушка с обольстительным телом, которое прячется под огромным халатом, вот кто она. Она та, которая одним прикосновение холодных пальцев к моему лбу может вернуть мне желание жить.
Мне кажется, что это все по настоящему. На мгновение я даже допускаю мысль, что операцию, которой я так боялся, мне сделали, и в данный момент я просто овощ под капельницей, с торчащими из рук трубочками и проводами. А пустой дом, который Ирма не решится продать зарастает вековой пылью, по его коридорам гуляет сквозняк, а эта девушка… её нет. Просто мой мозг истерзанный скальпелем и напичканный нейролептиками её выдумал в попытке вернуть реальность, доделать то, что раньше не получилось.
— Тебя нет, — сказал я ей. — Тебя здесь нет. Тебя нет вообще.
Она засмеялась. В её радости не было смеха. Он был… грустным. Я видел, как на её горле, мягко-золотистом от отблесков пламени, часто-часто бьётся жилка. Присмотрелся. Она билась… неровно. Словно пульс частит. Словно кто-то ударами её сердца отбивает мне морзянку. Задумался. Я учил морзянку, моя голова вообще была полна ненужных знаний.
— Иди сюда, — поманил я.
Девушка послушно скользнула ко мне и села на пол у моих ног. Я чуть склонился и прижал палец к этой жилке. Странно, но кожа девушки горячая совсем, не такая, как той ночью… но не об этом. От моего прикосновения пульс сбился ещё сильнее, словно сердце бежит вскачь, спотыкается и вообще вот-вот сломается, упадёт и откажется вставать.
— Точка тире-тире, — говорю я вслух. Один короткий удар, два длинных. — Тире точка. Точка-точка тире. Тире…
Это бред, это алкоголь, бессонница, что угодно. Но… не то, что получается. А получается вполне понятное и между тем совершенно бессмысленное слово — внутри. Что внутри? На мгновение появляется дикое желание разорвать руками горячую кожу, заглянуть, что там внутри, но ещё Ирма в детстве учила — игрушки портить нельзя. Кому знать, как не ей, потомку великого рода, девочке, которую растили в нищете, сберегая крохи семейного достояния? Вещи портить нельзя… А девушка — моя вещь.
— Ещё одна загадка, — огорчился я.
— Когда не знаешь, интереснее…
Возможно она, моя личная загадка, права. Я нашарил бокал, не отрывая от неё глаз, сделал два больших глотка. Неправду говорят про элитный алкоголь — такое же дерьмо. Никто не говорит правду в принципе, одни лишь тайны. И дом молчит, трещат, догорая дрова в камине, скоро огонь погаснет, и тогда темнота, дождавшись своего часа, сожрёт комнату и проглотит нас. Нужно спать, уснуть пока этого не случилось. Но я… продолжаю думать о ней. Смотреть на неё. И только сейчас вдруг спохватившись понял — мой палец все ещё отсчитывает её пульс. Девушка сделала короткий глоток виски, и я почувствовал движение её горла. И да, снова о себе напомнило возбуждение. Внутри… Это слово можно трактовать и иначе.
— Жарко, — сказала она. — И холодно одновременно. Как так бывает?
Бывает, я знал. Вообще все бывает, все возможно, и это — самое страшное.
— Закрой глаза, — вдруг попросила девушка.
Чуть двинулась, моя рука безвольно соскользнула вниз. И тревожно сразу, мне хочется касаться её, ощущать кожу кожей. И холодно. Но не как ей, совсем холодно, по настоящему. И велик соблазн закрыть глаза, позволить тенями комнаты захватить меня, пробраться в мою голову. Позволить теплу девушки согреть и прогнать все мысли до единой. Но я привык всегда быть настороже, всегда. Расслабиться — непозволительная роскошь. Но… я не хочу больше сражаться с собой, не сегодня. Я закрыл глаза.
Глава 14. Лиза
Сон был очень тяжёлым. Таким же, как и рука, что на мне лежала. Мы оба были обнажены, я чётко понимала это, как и то, где и почему нахожусь, каждый раз выныривая из забвения. Я засыпала и просыпалась, меня трясло от холода, тогда я прижималась к нему теснее, чувствуя своей кожей шероховатость его шрамов. Иногда становилось жарко, я покрывалась липким потом, но отодвинуться не рисковала, боялась, что он проснётся. Встала с постели я лишь раз, когда удостоверилась, что он провалился в нездоровый сон. Я сожгла платье в камине, подкинув дров и аккуратно поворошив угли, чтобы не осталось и следа. Платье отыграло свою роль, и теперь, разорванное его жадными руками, больше было не нужно.
