Линда Холман - Шафрановые врата
— Изумительно освежает! — произнесла Элизабет с воодушевлением.
Я уже отчаялась, поскольку не могла уйти, оставшись незамеченной. Мне не хотелось задерживаться, чтобы поговорить с ними. Я снова открыла карту и стала изучать ее в надежде, что они выпьют немного и уйдут. Сконцентрироваться было сложно, хоть я и пыталась не обращать на них внимания. В конце концов я расслабилась и лениво слушала их скучную болтовню. Но, услышав свое имя, я оживилась.
— Интересно, она уже нашла способ добраться до Марракеша? — произнес Маркус. — По крайней мере, она настроена решительно, как мне кажется. Правда, у нее же проблемы с ногами.
— Очень своеобразная особа, но что-то ее гнетет, ты согласен? Не безобразная, несмотря на шрам и старомодную одежду, и — о небеса! — эти ботинки… Но такое печальное выражение лица! — сказала Элизабет. — Не люблю лезть не в свои дела, однако хотелось бы что-нибудь о ней разузнать. Такая своеобразная молодая женщина, — повторила она. — Я не представляю, как ей взбрело в голову отправиться в такое тяжелое и утомительное путешествие — в Марракеш?
— О, все дело в мужчине, к которому она направляется. Разве может быть другая причина? И кажется, она видит себя трагической героиней собственной истории, что бы это ни было, — сказала другая женщина. В ее голосе было столько манерности, что меня бросило в жар.
Так вот, значит, какой они видели меня? Своеобразной и угнетенной?
Я знала, что мои соседи в Олбани считали меня необычной. И это неудивительно, ведь все знали меня как женщину, которая избегает контактов с людьми, которая иногда бродит по пустырям и дюнам и, вместо того чтобы выйти замуж, посвятила свою жизнь заботам об отце. Мне всегда казалось, что я все-таки не выглядела настолько странной, чтобы другие обсуждали меня в таком негативном ключе.
Мне захотелось вернуться в свой номер. Я чуть приподнялась и увидела, что Элизабет как раз поднимается и берет свою сумку. Я снова села и решила подождать, пока она уйдет. Если она уйдет, другие вскоре последуют за ней и я смогу проскользнуть в свой номер.
И как раз в этот момент Элизабет обошла сиденья и остановилась, увидев меня.
— Ну здравствуй, Сидония, — сказала она; мои щеки вспыхнули. — Что ты здесь делаешь одна? А я иду в женскую комнату. Кстати, мы как раз говорили о тебе.
— Правда? — отозвалась я, не в состоянии поднять на нее глаза.
— Давай, присоединяйся к нам. Я вернусь через минутку, — сказала она.
— Нет. Спасибо, я… Я должна подняться в свой номер. — Я встала.
Она пожала плечами.
— Как хочешь, — бросила она и добавила: — Кстати, тебе уже удалось найти машину с водителем?
Я покачала головой.
— Я разговаривала сегодня с одним британцем в кафе «Красная пальма». Он только что приехал из Касабланки, а завтра собирается возвращаться на юг. — Она раскрыла сумку и начала рыться в ней, в конце концов достала скомканный лист бумаги и протянула мне. — Вот имя его водителя. Попроси одного из мальчишек разыскать его; он остановился где-то в медине. И если тебе таки удастся его найти, найми его до самого Марракеша. По слухам, поезда в Рабате можно прождать целую вечность. Африканцам неизвестно такое понятие, как точность.
Я не знала, как мне поступить. Несмотря на ее резкость и, как мне казалось, бесчувственность, Элизабет Панди только что дала мне то, чего я так хотела. Я взяла листок и развернула его. «Мустафа Высокий. Красный жилет, желтый ситроен», — было неразборчиво написано на нем.
— Спасибо, Элизабет, — неуверенно сказала я.
— Мы все должны помогать друг другу, разве не так? — сказала она, салютуя поднятой рукой.
Я кивнула и улыбнулась и, прежде чем выйти из вестибюля, остановилась переговорить с Омаром. Наконец-то хоть что-то произошло.
На следующее утро Мустафа пришел на террасу, где я в тот момент находилась. Я вздохнула с облегчением, когда поняла, что он немного говорит по-французски. Он был, как следовало из его прозвища, высоким; на нем был довольно грязный красный жилет поверх такого же грязного, когда-то белого одеяния, потертого на швах и доходившего до ступней в плетеных сандалиях. Возле него стоял невысокий мужчина в джеллабе[27] с откинутым капюшоном, в маленькой круглой белой шапочке на бритой голове. Он уставился на меня; один глаз у него был карий, а вместо другого было жуткое полое, немного сморщенное углубление.
Мустафа жестом показал на еще двух мужчин у входа. Они оба были в джеллабах с накинутыми на головы капюшонами, и я не могла рассмотреть их лица.
— Мой… — Он обратился к Омару, и тот подумал немного, сдвинув брови, потом смягчился.
— Понятно. Он привел друзей, которые подтвердят его честность.
— Его честность?
— Да. Он чистый человек.
И тогда я поняла: Омар пытался сказать мне, что Мустафа привел поручителей. Я взглянула на этих мужчин, но они уже повернулись ко мне спинами.
— Не говорить с женщиной, — сказал Омар и спустился по ступенькам. Пока он разговаривал с теми людьми, Мустафа похлопал по плечу низкорослого мужчину, так что с его джеллабы поднялось облачко пыли.
— Mon cousin[28], мадам, — объяснил он. — Азиз. Он всегда сопровождает меня.
Я кивнула обоим мужчинам. Не было смысла поправлять Мустафу относительно обращения «мадам». Все арабские мужчины только так и обращались к неафриканским женщинам.
Я не хотела терять надежду: мне и так уже довелось видеть слишком много мужчин, подобных Мустафе и Азизу. Тем не менее эти все-таки пришли по своего рода рекомендации британца, с которым общалась Элизабет. Я улыбнулась Мустафе, но выражение его лица не изменилось.
— Могу я посмотреть автомобиль, Мустафа? — спросила я, втайне надеясь, что он не будет похож на те, что я видела здесь.
— О да, мадам. Очень хороший авто. Очень хороший. — Я заметила, что его грудь вздымалась под красным жилетом, когда он говорил. — Я очень хороший водитель. Очень хороший. Вы спросите. Каждый сказать, что Мустафа очень хороший. Авто очень хороший.
— Я не сомневаюсь, что оно… хорошее, — сказала я; очевидно, это было любимое слово Мустафы. — Но, пожалуйста, сначала я должна на него посмотреть.
— Какую цену заплатит мадам?
— Мне нужно доехать до самого Марракеша. И сначала я должна увидеть автомобиль, Мустафа. — Я говорила мягко, улыбаясь. Проведя неделю в Северной Африке, я уже знала, что ему будет сложно иметь дело с женщиной, дающей советы. — Можно мне посмотреть на твой автомобиль?
Он махнул рукой вдоль улицы, указывая на лимонно-желтый «ситроен». Тот был покрыт пылью, на колесах налипла грязь. Даже с небольшого расстояния было видно, что машина довольно долгое время пробыла в воде. Она была ржавая и помятая, кожа откидного верха была дырявая как решето, но в сравнении с другими предложенными мне вариантами этот, пожалуй, вселял надежду. Я последовала за Мустафой и залезла внутрь автомобиля. Здесь все было грязным, повсюду валялись какие-то огрызки. На пассажирское сиденье была брошена старая заплесневелая джеллаба в красно-черную полоску. Наклонившись к открытому окну, я почувствовала какой-то сильный отвратительный запах — сильнее, чем тот, что исходил от джеллабы. В салоне было три сиденья, третье располагалось по центру. Я вспомнила, что видела подобную модель в одном из папиных автомобильных журналов. Как она называлась, с этим странным третьим сиденьем, заставляющим сидящего сзади пассажира ставить ноги между двумя передними креслами?
