Наталья Сафронова - Испанский вояж
В смятении маркиз тяжело опустился на колени перед распятием. Помолившись, он испросил у кардинала прощения, поцеловал его руку и уселся в кресло, как на скамью подсудимых.
— Если вы готовы слушать, я готов продолжать. Обвиняя моего племянника в бесчестном поведении, в совращении вашей дочери, я думаю, вы ошибались. Не в правилах нашей семьи так поступать. Но молодость не любит ждать, любовь толкает на безрассудства, поэтому за влюбленными нужен строжайший контроль. Вы, маркиз, видимо, не смогли его обеспечить и не сумели не только не допустить греховной близости между молодыми людьми, но и предотвратить их тайный, без родительского благословения, брак. Я уверен, что ни мой племянник, ни ваша дочь никогда так не пренебрегли бы своим добрым именем и не побоялись бы запятнать его перед людьми, если бы не были чисты перед Богом, тайно обвенчавшись.
— Но Лаура мне ничего такого не сказала! — воскликнул маркиз, в котором надежда боролась с сомнением.
— У молодых часто искажено представление о долге. Им кажется, что их обязательство перед близкими значительно меньше, чем перед посторонними людьми. Вы знаете, что священник, заключивший такой брак, совершил нарушение, за которое будет строго наказан, вот ваша дочь, рискуя своей честью и даже жизнью, и хранит эту тайну, чтобы не стать причиной бед для слуги божьего, соединившего любящие, но грешные сердца, — голос кардинала окреп. Он встал около стола и продолжил, не глядя на маркиза, который с каждым его словом становился все более радостным. — Итак, дорогой маркиз, наше с вами родство — свершившийся, но пока не подтвержденный факт. Чтобы дитя этого брака смогло унаследовать имя и состояние своего несчастного отца, необходимо найти священника, заключившего этот брак, и сделавшего записи в церковных книгах, а также найти убийцу, дабы в этом деле не было больше никаких тайн.
— Ваше высокопреосвященство, Господь послал вам эту благую мысль, вы вернули мне дочь, честь… — маркиз захлебывался.
— Еще нет, не торопитесь. Оба дела крайне запутанные, и потребуется много времени и средств, чтобы добиться правды. В Испании тысячи священников, десятки тысяч монахов, — как найти среди них того, кто нам нужен? Ведь он будет все отрицать, избегая наказания. А для того, чтобы заставить короля найти и судить убийцу, нужна сила, сторонники, а в наш продажный век порой самым веским политическим аргументом бывает золото, — кардинал обошел рабочий стол и сел за него, как бы подчеркивая деловую сторону последних слов.
Несмотря на волнение, маркиз уловил изменение в настроении собеседника, подсел к столу и с легким сердцем стал обсуждать «цену вопроса».
Была уже глубокая ночь, когда кардинал прошел в часовню, благословив на прощание своего нового союзника и родственника маркиза д’Ачуаса.
* * *Утренняя истома наполняла меня, как солнечный свет, пробивающийся сквозь толщу штор, наполнил наш номер. Глаз открывать не хотелось, я повернулась на другой бок, но все-таки глянула на часы. Было без пятнадцати десять. Пора на утреннее свидание. Алан обещал ждать меня в десять часов внизу. Да, однако я так и не выяснила, зачем, если ничего из того, что составляет цель любовных свиданий, невозможно. Несмотря на отпускную вольницу, честь — наш главный и бессменный часовой. Но он мне так нравился, что я готова была просто видеть его, говорить с ним без всякой надежды на большее. Умом я понимала, что после вчерашней сцены на яхте мне лучше не встречаться с Аланом, но слабое сердце влекло меня к нему. Оно просило не мешать его надежде, и этот тихий голос, как грозная команда, подкинул меня с постели и заставил одеться с воинской быстротой. Шествуя по коридору, я представляла, как увижу его в холле, на его любимом месте, как его глаза улыбнутся мне, как он встанет и пойдет мне навстречу. Когда я увидела его не в мечтах, а наяву, он почему-то стоял у стойки портье.
Помня вчерашние уроки, я молча улыбнулась и подошла к нему.
— Я рад, что смогу с вами проститься, — сказал он без улыбки.
— Разве ваши каникулы уже закончились? — спросила я растерянно.
— Нет, но друзья пригласили меня погостить у них на яхте.
— Так вы уплываете?
— Нет, пока постою на приколе в порту. Извините, мне пора. Счастливого отдыха! — Он кивнул мне, положил ключ на стойку, взял какие-то бумажки, подхватил чемодан и вышел из отеля в яркое солнечное утро.
— Что, уже наигралась? — удивилась Марина, когда я через 10 минут вернулась в номер.
— Нет, он позорно бежал.
— От тебя?
— Надеюсь, от новой драки с Бурбоном. Пойдем-ка зальем это дело шампанским.
— Переодеваться будешь?
— Нет, — ответила я, и мы пошли на завтрак.
В холле, обычно тихом и пустом, происходило какое-то необычное оживление, бегали встревоженные служащие, отдыхающие что-то бурно обсуждали. С недоумением и вопросом в глазах я посмотрела на Марину. Вслушавшись в гомон, она посерьезнела и сообщила:
— Что-то случилось в бассейне, пойдем посмотрим сами.
Через веранду мы вышли в сад и боковой дорожкой подошли к бассейну со стороны детской площадки. На противоположной стороне толпились люди, заглядывая в бассейн, на кромке стояли несколько человек из обслуги отеля с шестами. Среди них мелькали люди в униформе службы спасения. Что-то происходило в воде. Вдруг раздался женский визг, толпа подалась вперед, потом отпрянула назад, над бортиком показалось огромное безжизненное тело и, подхваченное руками стоящих на берегу, перекатилось на подставленные носилки. По торчащим волосам, взлохмаченной бороде и грозно-висящему носу мы с ужасом узнали Бурбона. Я непроизвольно вскрикнула, обратив тем самым на себя внимание полицейских, выставивших оцепление вокруг бассейна и в саду. Пока молодой полицейский с маленькой круглой бородкой идальго шел к нам вокруг бассейна, мы успели увидеть, как врач отошел от неподвижного тела. Покойника стали перекладывать в толстый целлофановый мешок с молнией, похожий на те, в которых раньше в хороших домах хозяйки хранили летом шубы от моли.
Дурацкие мысли про шубу не давали мне покоя до ресторана, куда мы вместе со всеми зашли по инерции. Взяв по чашке кофе, мы уселись к столу. Обстановка в ресторане была пугающей, как полдневный призрак Гойи. Все шторы огромных окон по периметру были задернуты, и яркий солнечный свет, пробивавшийся сквозь них, создавал обстановку больничной палаты, уже ненужной бедняге, лежащему на солнце закупоренным в толстый целлофан. Разговоры возникали то тут, то там, по мере прибытия долго спавших и неосведомленных о случившемся гостей. Обычно весьма замкнутые и общающиеся только с теми, с кем приехали, наши соотельники, отбросив комплексы, рассказывали друг другу известные им подробности трагедии.
