Наталья Сафронова - Испанский вояж
— Правильно делаешь, что не обольщаешься.
— Почему?
— Потому что он подрался с этим нашим грубияном — Бурбоном.
— Как? — искренне изумилась я, легко вспомнив приятные, мягкие черты Алана и его тихий голос.
— Я пошла за тобой, чтобы отдать ключи, боялась, ты загуляешь, а потом будешь меня будить. Вышла в коридор. Передо мной в сторону лифта шел изрядно поддавший Бурбон. Он первый дошел до лифта, и я еще подумала, что, наверное, с ним входить рискованно, лучше спуститься по лестнице. Тот стал жать на кнопку занятого лифта. Лифт подъехал на наш этаж. Он сунулся вперед и получил по лбу дверью от выходившего твоего кавалера. Я даже не поняла, успел ли он извиниться, как толстяк схватил его за грудки и со всего размаха заехал ему по физиономии. Я испугалась, что он убьет его на месте своими огромными ручищами, но твой-то не только не упал, но даже, к моему изумлению, дал ему сдачи куда-то в область живота, промахнуться-то трудно. Бурбон заорал и согнулся пополам. На крик стали открываться двери ближайших номеров с предложениями вызвать полицию. Наших бы в такой ситуации пришлось растаскивать, а эти, как ни странно, разошлись сами, видно, слово подействовало. Правда, один был красный как помидор и взлохмаченный, как швабра, а другой бледный как смерть, с белыми губами, и оба бормотали страшные ругательства, видимо, типа рогоносцев, каждый на каком-то своем языке. Но зрелище было гадким, и я в трясучке быстро вернулась в номер. Понимаешь, мерзко то, что они оба так завелись. Казалось, готовы поубивать друг друга из-за пустяка!
— Нет, судя по всему, это не пустяки. Помнишь, как трепетно относится к своей персоне этот тип, и физиономия у него такая надменная, и голос басовитый.
— С этим-то все понятно, но юноша-то твой чего так разошелся, вроде же нормальный! — сказала Марина.
— Ты что, у него заморочек не меньше. Я же весь вечер о чем с ним говорила? — вздохнув, призналась я.
— Ну можно представить! — ехидно промурлыкала Марина.
— А вот и нельзя, — я придала своему голосу скорбь.
— Неужели что-нибудь новенькое? — удивилась она.
— Да, темой вечера была фамильная и личная честь и ее влияние на убеждения человека, — я надеялась произвести впечатление хотя бы на Марину.
— Ну ты даешь! И как же ты разговор поддерживала? — Она опять намекала на мой английский.
— Молча, — честно ответила я. — Оказалось, чем больше я молчу, тем больше ему нравлюсь.
— Ну он не оригинален, — проявила Марина хорошее знание мужской психологии и добавила: — Да, но если он так щепетилен в вопросах чести, то сегодня она у него пострадала.
— Но ведь он ответил ударом на удар! — легкомысленно сказала я.
— Только получил он по лицу, а ответил по пузу, с точки зрения чести разница колоссальная! Ты завтра утром на свиданье или как? — Подруга рассчитывала на мой отчет о сегодняшних успехах.
— Да, — лаконично ответила я, так как хвастаться было нечем.
— Присмотрись, не будет ли у него синяка под глазом.
— Ничто так не украшает мужчин, как синяки и шрамы, — бодро заявила я. — А ты присмотрись, будет ли Бурбон так же хулигански нырять в бассейн?
И мы блаженно вытянулись на простынях, забыв даже о массаже.
* * *В дальних покоях кардинальского дворца, единственных уцелевших от нашествия многочисленных родственников, под бдительной охраной верного келейника беседовали вполголоса хозяин и маркиз д’Ачуас. Если бы этот разговор стал достоянием чужих ушей, его преосвященство мог бы лишиться сана, а маркиз — чести.
— Я доверился вам, а вы выпустили его из дома, вместо того чтобы лично привезти в Мадрид, — толстое лицо маркиза дрожало от гнева, красные жилки проступили на щеках, глаза гневно сверкали. — Что будет с моей дочерью, которая, не успев побывать невестой, стала вдовой? Не забывайте, дитя, которое она носит под сердцем, должно было носить имя д’Инестроза. На что вы его обрекли? Вы даже не нашли убийцу!
— Успокойтесь, маркиз. Гнев — плохой советчик. Это дело весьма запутанное. Нам не удалось найти даже свидетелей, но из дома, рядом с которым обнаружили тело Мигеля, сразу после объявления награды за поиски убийцы исчезли старая служанка и ее сын. Тело сына выловили из реки, а что стало с ней — до сих пор неизвестно, — кардинал говорил, машинально перебирая четки. — Мне видятся в этом происки властей.
— А мне видится в этом ваше нежелание выполнять свои обещания. Поймите, на карту поставлена жизнь моей любимой дочери. Сейчас мне удалось спрятать ее, но если мои сыновья узнают об этом позоре, они ее убьют! И я ничего не смогу сделать. — Глаза маркиза непроизвольно наполнились слезами, он встал и подошел к наглухо зашторенному окну.
— Что вы хотите от меня? Я не умею воскрешать мертвых. Я не Христос, а Мигель — не Лазарь, — кардинал начал торопливо креститься на распятие, бормоча «Господи, помилуй».
— Ее надо срочно с кем-нибудь обвенчать. Я не вижу другого выхода. Но имейте в виду, что жених должен быть знатен и богат, как Мигель.
— Вам нужен муж или вам нужен брак? — задумчиво спросил кардинал.
— Разве есть разница? — Маркиз подошел к креслу его высокопреосвященства.
— Огромная. К тому же не забывайте, что наш род тоже нуждается в этом ребенке. Если будет мальчик.
— У вас что, есть подходящая кандидатура? — Грузное тело маркиза нависло над собеседником.
Молчание было долгим. Маркиз устал стоять и снова сел в кресло. Мерно щелкали костяшки четок.
— Пожалуй, лучшей кандидатуры, чем Филипп Хуан Мигель д’Инестроза, нам не найти, — медленно проговорил кардинал и встал, величественным жестом пресекая возмущение маркиза.
— Подумайте сами, посвятив в это дело любого другого человека, мы всегда будем зависеть от его умения держать язык за зубами. Человек слаб, а сатана искусно пользуется этим. Ни вы, ни я, ни ваша дочь никогда не будут чувствовать себя спокойно. Ребенка всю жизнь будет преследовать возможность разоблачения.
— Это так, но Мигель мертв, или вы его прячете?
— Да, и очень надежно, в нашем фамильном склепе. Покойника среди покойников.
— Тогда ваше предложение — грубая шутка. Я думал, что беседую с другом, а вы позволяете себе так глумиться над чувствами отца, что предлагаете в мужья моей дочери покойника? Всему есть предел, и я могу постоять за себя! — Маркиз схватил кардинала за сутану.
— Опомнитесь, кому вы угрожаете, безумный! Боюсь, что вы не в состоянии не только понять, но даже выслушать меня. Помолитесь, успокойтесь и, может быть, тогда мы продолжим нашу беседу.
В смятении маркиз тяжело опустился на колени перед распятием. Помолившись, он испросил у кардинала прощения, поцеловал его руку и уселся в кресло, как на скамью подсудимых.
