Людмила Макарова - Другое утро
– Ирка… – шепнул он, скользнул ладонью к ее затылку, откинул назад ее голову и заглянул в глаза.
Она не могла ответить его именем, а потому закрыла глаза и ответила поцелуем.
Глава 7
Хуже нет просыпаться не дома. Ира даже у Ленки не оставалась ночевать и к маме из-за этого ездила очень редко. Видимо, потому, что в детстве слишком часто меняла обстановку – то у бабушки, то у родителей – и с трудом понимала, где же ее дом. И в это утро, проснувшись, она довольно долго лежала с закрытыми глазами вовсе не потому, что жалела о случившемся. Собственно, ничего особенного не случилось – нормальный, можно сказать, рядовой, секс между нормальным мужчиной и нормальной женщиной. Она долго не открывала глаза, потому что не хотела рассматривать чужие обои и искать туалет в чужом доме. Но надеяться, что чем дольше пролежишь с закрытыми глазами, тем больше шансов открыть их в собственной квартире, не приходилось.
Часы с огромным циферблатом на белой стене напротив кровати показывали двенадцать. Аксенов отсутствовал. Причем отсутствовал так прочно, словно его здесь никогда и не было – вычурный дубовый спальный гарнитур стоял пустой, как в магазине. Хотя и в магазинах сейчас чаще всего кладут на тумбочку какой-нибудь журнальчик, а на туалетный столик ставят флакончик из-под духов. Так что аксеновская спальня выглядела скорее не мебельным магазином, а складом, разве что пыли нет.
Снаружи еле слышно доносился разговор. Ясно, что разговаривают мужчина и женщина, но слов разобрать невозможно. Ира была далека от мысли, что в этом явно не обжитом доме можно нарваться на семейную сцену, и все же обрадовалась, когда увидела, что вход в ванную комнату и туалет находится прямо в спальне. Она приняла душ, вымыла голову, просушила под стенным феном волосы и оставшийся в пакете сырым купальник и, вернувшись обратно в спальню, обнаружила, что ее платья нигде нет. Заглянула под кровать, в тумбочку, в шкаф, где болтался одинокий светло-серый костюм. Платья не было.
– Что за дурацкие шутки! – громко высказалась она и от всей души хлопнула фигурной дверцей шкафа.
Плевать, что он итальянский и дорогой. Если Аксенов смеет трогать ее вещи, то и она не пожалеет его шкаф. Но ее смелый разрушительный порыв некому было оценить.
Где-то в глубине дома по-прежнему бубнили приглушенные голоса. Пришлось влезть в полосатый махровый халат, который она приметила в ванной, и выйти на неизведанную территорию, ориентируясь на голоса.
– Ой, не знаю, Володечка, – сетовал женский голос. – Все бы ничего: и от дома только полчаса добираться, и зарплата приличная, но эта Маргарита Сергеевна ваша… Как приедет, так меня ноги на работу не несут.
Молодая вроде, симпатичная, а прям зверем смотрит, аж сердце заходится. Хоть бы она приезжала пореже. «Постельное белье нужно каждый день менять». А то я без нее не знаю! Я у министров работала и у маршалов работала, без ее указок знаю, как хозяйство вести. Всякие хозяйки бывали, но такой, как эта ваша Маргарита, не видала. Ну все ей не так, все не этак! Она небось вам там совсем жизни не дает.
– Маргаритка-то? – хихикнул кто-то в ответ. – Да не… Маргаритка к нам нос не сует. У нас Петрович всем заправляет, Петровича Сам слушается, ему Маргаритка нипочем. Она все больше по личной части…
Ира уже вошла в просторную кухню, где седая женщина с аккуратной короткой стрижкой стояла за гладильной доской, а хихикающий субъект, оказавшийся вчерашним молодым парнем-охранником, что-то сосредоточенно жевал. Она, конечно, не стала бы слушать чужой разговор, но не сразу сообразила, что сказать. Узнать, куда делся Аксенов? Спросить, где ее платье? Глупо.
– Доброе утро, Ирина Сергеевна. Минуточку подождите, пожалуйста, я уже заканчиваю. Только-только из машины вытащила, – увидев Иру, приветливо улыбнулась женщина, словно знала ее давным-давно.
Так. Неплохо! Эти люди, оказывается, уже в курсе, как ее зовут. Более того, эта совершенно посторонняя женщина мягкими точными движениями как ни в чем не бывало гладит ее пропавшее платье. Такое самоуправство возмутило Иру еще больше, чем отсутствие платья на месте. Неужели эта женщина заходила в спальню, когда она была еще в постели. Иначе как платье попало бы в ее руки? Может быть, тут еще видеокамеры в каждой комнате наставлены? От дома, где по-домашнему чувствует себя только обслуга и охрана, хозяин только появляется на ночлег, а хозяйка, как выражается домработница, прям зверем смотрит, можно ожидать чего угодно. Казенное радушие улыбчивой женщины показалось Ире еще неуютнее, чем вчерашнее ночное поле.
– Вам чаю или кофе? На завтрак омлет с сыром. Есть еще ветчина и мюсли, – таким же ровным тоном продолжала женщина. – Володечка, налей в кофеварку воды.
«Отдайте мое платье и оставьте меня в покое!» – хотела крикнуть Ира, но сумела сдержаться и вежливо ответила:
– Спасибо, ничего не нужно. Я должна срочно ехать.
Я уже опаздываю.
Володечка, с явным удовольствием орудовавший кофейным агрегатом, растерялся:
– А Александр Николаевич сказал, что вы его дождетесь, велел вас на пляж проводить. Он в четыре будет.
И машины сейчас нет…
«А Александр Николаевич не сказал, кто за меня платежки и договора подпишет, и не велел, чем меня кормить на обед – манной кашкой или гречневой? Или, может, он горит желанием представить меня своей злобной Маргарите Сергеевне?» – чуть не вырвалось у Иры.
Нет, надо скорее отсюда уходить, иначе говорить одно, а думать совсем другое войдет у нее в привычку.
– Я сейчас позвоню… – сказал охранник и потянулся к лежавшей на обеденном столе трубке, но Ира резво его опередила и схватила трубку первой.
– Не надо, я сама доберусь до Москвы.
Быстро набрала номер своего офиса, но едва отпустила последнюю кнопку, в трубке послышались короткие гудки.
– Через ноль, – подсказала женщина, повесила ее платье на плечики и куда-то с ним ушла.
Через ноль с первого же гудка ответила Настенька.
– Ой, Ирина Сергеевна, наконец-то, а то мы тут все переволновались… – начала она, но ее оборвал голос Максима:
– Ир, ты откуда? Ты что, с ума сошла? Я уже всех на уши поставил, водитель говорит, осталась с каким-то мужиком, и нет тебя и нет… Позвонить хоть могла бы?
Максим совсем забылся, при Настеньке и при Екатерине Михайловне говорил с ней так, что все об их отношениях было понятней некуда. Но она сама виновата – совсем не подумала, что Максим будет волноваться. А ведь уже двадцать раз могла бы ему позвонить.
– Извини, – искренне повинилась она, преисполненная чувством благодарности и тихой, внутренней удовлетворенности, что есть, есть и у нее на свете близкие люди, которые переживают, если ее нет, есть и у нее неотложные дела, которые может решить только она. – Извини, пришлось задержаться. Так надо было.
