Вера в сказке про любовь - Евгения Чепенко
— Типун тебе на язык.
— Спасибо, — Карина со скрипом шин тронулась на светофоре, подрезав маршрутку.
Суровый кавказский мужчина за рулем смерил нас неодобрительным взглядом.
— Императрица Карина Федоровна, матушка, как вы смотрите на прогулку по парку и уединенное чаепитие в тени берез? — больше сорока минут спустя я крутилась перед зеркалом, любуясь собой.
Восхитительная штуковина из невероятного количества полупрозрачной, вышитой серебристой нитью и бисером ткани струилась по мне, аккуратно намекая на все положительные аспекты женской фигуры.
— С превеликим удовольствием, сестрица! — довольное лицо Карины говорило само за себя.
Если мое платье было офигенным, то ее — охренительным. Никаких жабо и принцесс. Я ведь неспроста назвала ее императрицей. Она и в самом деле сейчас походила на тот потрясающий портрет Марии Федоровны в одном из залов Александровского дворца в Царском селе.
Только любящий мужчина мог знать, как именно заставить свою прагматичную бесконечную упрямицу стать вдруг женственной и романтичной. А именно такой выглядела моя подруга. Беззащитной, немного потерянной и счастливой.
— Боже, храни меня, Вер, я, похоже, на старости лет ума лишилась.
— Влюбилась, что ли? — поняла я ее смущенную интонацию и непривычно тихий, мягкий тембр.
— Оно самое. Если раньше я хоть недостатки его замечала, то вчера поняла, что гляжу на улице не на высоких, мускулистых, твердозадых, а на низких лопоухих пузатоватых. Ты только вдумайся! Ну какая нормальная женщина не считает сексуальными первых и возбуждается от воспоминаний об одном-единственном мужике при виде вторых? Я ж их всех рассматриваю с позиции: а у этого правый верхний зуб кривой, как у Жорика, у того привычка подпрыгивать при ходьбе, как у Жорика, у третьего волосы из уха растут, как у Жорика…
— Во-от давай без подробностей, — заикнувшись, воскликнула я.
— Это не просто твое нервное «во-от»! Это, по идее, нормальная реакция нормальной женщины. А у меня сначала сердце ухает, потом умиляшка накрывает, а потом еще — привет, психушка! — возбуждаться начинаю.
— Ну, как вам?
Хозяйка квартиры бесшумно скользнула в комнату.
— Я бы прям так забрала, — без лукавства пробормотала я. — Даже если б надевать некуда было. Это потрясающе!
Пожилая женщина смущенно улыбнулась.
— Ну, мы доделаем и забирайте. Хорошо, когда что-то так сильно нравится. А невеста? Наша главная героиня, как вам?
Карина, которая, казалось, вдруг погрузилась в состояние анабиоза, молчала и озадаченно смотрела на свое отражение.
— Главная героиня тоже в восторге. Вы не видели, как она пару минут назад сияла. Она просто пока без дара речи, поскольку только что осознала, что влюблена в будущего мужа. Вы не обижайтесь. Она у нас барышня глубоко прагматичная. У нее это за тридцать лет впервые.
Хозяйка рассмеялась.
— Ну, любовь не такая уж страшная штука. Тут, главное, не паниковать и дышать глубже, — женщина оказалась с юмором. — Раздевайтесь, а уж вашему жениху я сама позвоню.
— И я позвоню. Скажу, что у нас по плану паб, — прошептала моя напуганная суровой действительностью подруга.
Глава 6
Питер — город контрастов. Никогда не устану это повторять и помнить. Вот ты бредешь по набережной канала или Невскому, ощущая дыхание Северной Венеции, а вот ты сворачиваешь на Большую Конюшенную и, кажется, попадаешь на мост, что прямиком ведет тебя в столицу Шотландии, где процветает культ пива и эля. Каждый подвал так и манит оригинальной вывеской и слегка развязной теплой атмосферой. Здесь вам нальют, здесь вас поймут, развеселят, поддержат. Здесь все друзья, даже незнакомцы. Здесь все болельщики, даже если керлинг. Здесь все азартны, даже если нет.
И любой завсегдатай знает, выходишь из паба — пройдись до конца улочки. Там, за поворотом, сердце любого пьяного русского тихо замирает в умилении. Там… рядом с памятником образцовому городовому. И на ум приходят старые пьесы из школьной программы, и тянет душу легкой тоской.
Впрочем, есть на Конюшенной старый партизан, что неизменно сбивает спесь с европейского лоска города. Та самая советская пышечная. Да-да, она, родимая, в которой все советские туристы ели еще ленинградские пончики. Все с теми же нарезными салфеточками из плотной бумаги, все с той же посудой и тем же кофе со сгущенным молоком и все с теми же очередями. Самое поразительное — это наследие постоянной длинной очереди… Но вернемся к пабам. Точнее, к Каринкиному горю… или счастью — она пока не определилась.
— Вера! — вещала моя подружка, грызя гренку. — Чего делать?
— Честно?
— Я столько стаута вылакала… Конечно, честно! По-трезвому еще жажду услышать то, что хочу услышать, а так — давай правду.
Я подперла щеку кулаком и пристально уставилась на Карину.
Может, дело в старой своеобразной дружбе, а может, в моей врожденной романтичности, которую за тридцать лет жизнь так и не искоренила, но в последние годы Карина напоминала мне женщин с портретов начала девятнадцатого столетия. Темные кудри, которые она неизменно старалась выпрямить, шоколадные живые глаза и замечательная в своей припухлости фигура. Наверное, оттого, что когда-то в юности она была грудастой худышкой, нынешняя, принявшая естественную женственность фигура удручала хозяйку. А как по мне, так выглядело изумительно аппетитно. Чего стоят взгляды «мальчиков» за соседним столом.
— Расслабься и плыви. Ты ж давно знала, что любишь.
— Давно, но не так. Ты… Это… Понимаешь, раньше я знала, где кончаюсь я, где начинается он. А сегодня поняла, что уносит!
Вот в этом Карочка не изменилась со студенческой скамьи. Будучи пьяной, она излагала мысли кратко, странно, но понятно.
— Ну и что? Его-то, очевидно, унесло давно и прочно, иначе с чего бы вполне себе прагматичный пузатик начнет заморачиваться по романтике бракосочетаний?
Карина перестала отчаянно хрустеть гренками.
— Я с этой стороны как-то не думала…
— Редкий мужик любит сложности в отношениях с женщиной. Только в отношениях со своими великовозрастными игрушками они запоминательны и внимательны, а супротив — это уже чаще всего не мужики или не совсем мужики. Тебе не кажется, что тебе повезло?
— Э-э-э, — обеспокоено протянула Кариночка. — Мне и так
