7 причин сожалеть (СИ) - Тоин Дарья

* С.Лазарев — "Твоя любовь", 2017.

------

Так странно сидеть с ним на одной крыше и встречать закат наедине. Так странно и чудовищно одновременно... Чудовищно понимать, что для него это ничего не значит, сколько не смотри и не впитывай, запоминая его профиль.

Странно отписывать Нине, что задержусь. Странно было идти за ним сюда и стараться стучать каблуками тише, дабы никто из жильцов этой старой девятиэтажки не понял, куда мы...

Он тянет Пепси, как когда-то давным давно, и не отрывает взгляд не от меня, позволяя смотреть на него, не замечая этого.

На этот раз я отдала его природе и сотворению мира, даже смешно.

— Чему ты смеёшься?

Оказывается, всё же слышит.

— Да так...

Уголки губ дрогнули, улыбнувшись.

— Девять лет назад в этот день я женился, представляешь?

И я сразу как-то подобралась, удивившись.

— Мог и раньше, но она выбрала именно эту дату, хотя срок был уже не маленький. Знаешь, Свет, может здорово, что ты не родила... Не пойми неправильно, но...

— Сейчас было бы больнее?

Кивнул.

— Нести ответственность за кого-то всегда больно, поверь. — Резко повернулся. — Хочешь, увольняйся, пойдешь к Никите репетитором или няней?

Рассмеялась почти искренне.

— Не шути так, и как много ты узнал про сегодняшнее?

— Да не особо, и я серьёзно, ты подумай, сразу не отказывайся.

Усмехнулась.

— Знаешь, я до дури помню в 2012 только ноябрь, когда мы расставались, даже рождение Никитки мелькает лишь обрывками. Я иногда думал первые года, может стоило не расходиться тогда, помочь пережить послеродовый... Но вышло, как есть, она не мечтала о семье и о детях тоже, думала про аборт и согласилась родить только каким-то гормональным чудом. Из роддома я забирал маленький свёрток и её бледную тень, ненавидящую весь мир в моем лице. Дома...

Улыбнулся.

— Мы тогда снимали коммуналку в этом самом доме... С тех пор эта крыша — моё место силы, смешно?

Опять удивилась.

— О, точно... — Залез в свой телефон, что-то быстро напечатав и кликнув. Почти тут же проговорил вместе с первыми аккордами. — Помнишь эту песню, да?

"Переживая сознание о тебе,

Думаю рвано и ранено о тебе."

И я пытаюсь понять, почему именно она.

— Просто вспомнилось, не бери в голову. Никитос под неё только засыпал, прикинь?

— Да ну... Ты пел ему её?

Кивнул.

— Только под конец раз на третий переставал агукать и вырубался, Свет... — Снова посмотрел, напев строчку из куплета. — Довольно быстро всё рассыпалось, она не из тех, кто будет что-то терпеть ради призрачной иллюзии.

— И ты тоже?

Кивнул, утопив в своих омутах. Арбенина продолжает петь...

— Было тяжело?

"И убедительно в роли себя

Для других существую."

Пожал плечами, распрямив ноги, погладив колени своими длинными, что ещё недавно меня касались.

— Я не хочу больше ничего, что напоминало бы о чем-то серьёзном, мне хватает ответственности за сына, а брак и отношения на дальняк — это всегда монотонная работа, зачем мне она? Это моя суть, Свет, я говорил.

Давлю внеочередной ком где-то в области сердца.

— Что насчёт тебя? Поговори со мной откровенно, я устал за тебя волноваться. Ты же взрослая девочка, откуда эти глазки недолюбленного щенка? У Нины ясно, а ты? Вся такая сильная и колкая, что аж тошно.

Отлично, теперь я ещё и собака.

— Рашевский, слушай, а не пойти ли тебе...

— Уже ходил, не переживай. — Протягивает бутылку. — Будешь?

Отказываюсь.

— Ну и зря. Так что: разлюбила мужа или пошёл налево?

Мотаю головой, наконец поняв весь абсурд ситуации, любуясь рыжеющим небом.

— Не-е-ет, всё ещё глупее..

— Это как это?

Улыбнулась, отгоняя желание посмотреть на него.

— Никогда не любила.

Предвестником

Света-Конфета

Он прищурился и даже закусил губу в явно коварной улыбке.

— Рашевский, слушай, не надумывай себе. Сейчас это была секундная слабость, я уже пожалела об этом...

— Нет, ты серьёзно? Никогда его не любила? Даже самую малость? Влюбленность, симпатия...

Фыркнула, поёжившись.

— Ха, а я-то думал...

— Только попробуй всё опошлить!

Ухмыльнулся.

— И что ты мне сделаешь? Чем припугнешь?

И так глупо себя чувствую, что хоть он тресни... Но, к счастью, снова переключился на созерцание прекрасного и даже перестал ухмыляться.

— А у нас с тобой есть что-то общее..

Закапываю ответ "Ты только заметил?", меняя его на:

— К чему ты это?

Не отвечает, снова уходя, куда не просили.

— Тогда зачем выходила за него? Слушай, не поверю, что та Мэри Поппинс смогла бы заглушить свои шовинистические наклонности и выйти за деньги... А, погоди, какое может быть бабло у простого препода, да?

Ему смешно, я поняла. Встаю, одергивая подол с бёдер.

— Нет, — Резко хватает за руку. — подожди, я просто хочу понять...

— Не надо меня понимать, Артём! Терпеть этого не могу.

Пытаюсь отдернуть, но ещё больше злюсь, когда ничего не получается.

— Сядь обратно, даже если не хочешь. Перестань фыркать, Свет. Учили, что в жизни надо иногда прогибаться? Это тот самый случай.

— Да ради чего? Под твою прихоть?

Улыбнулся.

— Просто так.

Повторила попытку вырвать свою конечность, попыталась расцепить его пальцы. Он в ответ же сцепил их ещё крепче и снова отвернулся к небу, словно ничего не происходит.

— Если хочешь, можешь дальше стоять.

Цокнула, присев обратно.

— Отпусти.

— Чтоб сбежала? Я вроде не дурак...

— Я бы поспорила.

— Светлан, не дразни тигра...

— Кто тут тигр!? Максимум — кошечка.

Обернулся...

— "Кошечка"?

И если играть, то уж до конца, не робея от его губ, растянувшихся в ничего хорошего не предвещающей улыбке.

Поэтому я всё равно ро-о-о-обко кива-а-аю, понимая, что время опять затормозило, как в первую нашу встречу.

— Так, этого ещё не хватало... Отпусти.

Резко расцепляет руку, показывая ладонь. Потираю покрасневшее запястье, всматриваясь в капилляры, очертившие его пальцы.

Он отпивает глоток, закручивает вновь крышку, позволяя мне перевести дух и подумать, как отсюда добираться... расслабиться.

Только зря. Ибо ровно в ту секунду, когда бутылка коснулась гудрона, он дернулся ко мне, вдавив мои плечи в землю. Кивнул, пока я хлопала глазами и вспоминала, как там рыбы дышат... А ничего тут облака сегодня, красивые.

— Ты в кого такой дерзкий, Артём? — Ворчу, упираясь ладонями в его грудь, пока он проводит дыханием по ключице, от чего становится жутко и тут же смешно. — И вообще, дай встать...

— "Кошечка"...

— Артё-ё-ём, — Порывисто выдыхаю, меняя тактику, пытаясь сползти куда-нибудь с его куртки. — Сам будешь платье Нине покупать, если не отстираю.

— "Ко́ше-чка".

Упираюсь в его запястья, что не дают спасаться дальше. И, пожалуй, зря старалась. Поровняться с его губами — не самая лучшая моя идея, особенно чувствовать его дыхание и всматриваться в маленький шрамик на переносице. Ломал? Когда? Было больно?

Да и глаза его блестят надо мной чернью, так что всё это зря... Зачем я вообще эту жизнь прожила?

Он выжидает, скользя по моим чертам взглядом. Словно невидимым жестом касается глаз, носа, губ, скул.

— Что? Извиниться? Достоинство задела?

— Нет, я просто тебя изучаю.

Здравствуйте, приплыли, взаимно... Подбираю подбородок, не думая, как глупо и непрезентабельно выгляжу. Коса давно расплелась, позволяя ему зарываться в ней, слегка натягивая пряди, что раз от разу приходится прикусить губу.

— Артём Игнатьевич, я не ваш pocketbook [карманная книжка], нечего меня тут... — Осеклась. — оставьте это для кого-нибудь...

Куда девается моя речь, стоит только оказаться так близко?