Буду твоей Верой (СИ) - П. Белинская Ана

Отворачиваюсь и иду.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю, не оборачиваясь.

— Захотел, — невозмутимо отвечает Бестужев.

Захотел…как у него легко и просто.

Захотел поцеловал девчонку, захотел дал номер своего телефона, не захотел — не позвонил, сегодня одна, а завтра другая… Не жалея чувств, не понимая, как это больно быть одной из многих, только потому что он захотел.

Мне становится невыносимо холодно, и я обнимаю себя руками.

Чувствую прикосновение к плечам и меня разворачивают. Егор держит напористо, уверенно, не давая сбежать, а я не смотрю на него.

— Я не буду извиняться, — встряхивает и мне приходится поднять ресницы.

Смотрит.

Его щеки раскраснелись и причина тому мне не известна.

Он не жалеет. Его глаза не врут.

Сейчас он настолько открытый и искренний, что не поверить в то, что сегодня я для него та единственная, просто невозможно.

И я верю: себе и ему.

Стряхивает с моих волос припорошенный снег, натягивает на голову капюшон, выдергивает торчащие из кармана пуховика варежки и надевает на озябшие руки.

Я словно в тумане, не понимаю даже того, как моего носа касаются нежные губы Егора легким небрежным чмоком.

— В начале улицы припарковал машину. Пойдем, Снеговик, иначе продрогнешь. Трясешься, вон, вся…

Так я не от холода, глупый…

22

Дорога до моего дома мне показалась бесконечной. В полной тишине салона я даже боялась пошевелиться, чтобы лишний раз не выдать своего присутствия и не привлечь внимания парня. Егор управлял машиной уверенно, всё с тем же форменным бестужевским спокойствием, только брови, сведенные практически вместе, выдавали его в том, что он о чем-то думает.

Украдкой, исподлобья я поглядывала на парня, который смотрелся за рулем большой машины так же естественно, как и с мячом в руках.

Меня никогда никто не возил на автомобиле, я даже такси себе не каждый раз позволить могу, а тут в один вечер столько волшебства.

Мы стоим напротив друг друга у моего подъезда. Уж лучше бы он не шел меня провожать, а остался в машине. Тогда бы не было вот этого момента — неловкого прощания, когда я даже голову не могу поднять, разглядывая Кирины, налипшие снегом, сапожки.

А Егор смотрит.

Чувствую, потому что снова мои щеки пылают, а сердечко вибрирует волнением.

Как нам теперь общаться?

Для него-то ничего особенного не произошло, а для меня целый мир перевернулся. Нецелованная Вера Илюхина…

— Перестань думать, Вера. Планета не перестала вращаться о того, что мы с тобой поцеловались, — непринужденно отзывается Бестужев. Не перестала, да. Вот только на моей планете теперь такой хаос и беспорядок, и как с ним справляться мне не понятно. — У тебя такой вид, будто сейчас расплачешься. Что, я настолько в этом плох?

Поднимаю на него глаза и хлопаю ресницами.

У Егора такой по-детски милый оскорбленный вид, что я не в силах сдержать улыбку. Неужели он решил, будто я его сравниваю? Неужели он не понял, что для меня это было впервые?

Вот же дурачок! Как же он может быть плох, если всё делает совершенно, как же может быть плох, когда мои губы помнят сухость и шершавость его? Поцелуй, от которого до сих пор всё дрожит внутри и порхает…

— Нет, — шепчу я. В темноте нашего двора не страшно быть пойманной, как пунцовеют мои щеки. Да и скрывать от парня то, что и так очевидно — бессмысленно.

— Нет, — недоверчиво хмыкает и пинает носком берца скатанный снежок. — Но тебе не понравилось, так?

Да что же ты мучаешь меня, звездный мальчик?

Мне понравилось! Еще как понравилось, только, как в этом признаться? Это слишком…для меня это слишком.

— Ладно, Вера, я понял. Спокойной ночи, — сунув руки в карманы куртки, разворачивается, чтобы уйти.

Ну что он там понял?

Смотрю в удаляющуюся темную фигуру и чувство скребущей недосказанности скручивает в узлы мои руки.

Дурак.

Бестолковый дурак.

Со злостью набираю крупный снежок и не раздумывая, бросаю Бестужеву в спину.

Ойкаю, когда моя граната угождает Егору в голову, сбивая черную кепку в снег.

Парень останавливается, долго стоит спиной, а мне бы, глупой, бежать, но я стою, прижимая к щекам варежки.

Он медленно приседает, подбирает бейсболку и, сидя на корточках, сгребает голыми руками снег.

Вскакивает на ноги и поворачивает так же быстро, как он это умеет делать на игровом поле.

— Значит, война? — смешливо прищуривается.

Расплываюсь в широкой улыбке и киваю.

— Ну тогда, получай, Снеговик!

Успеваю пискнуть, когда увесистый снежок прилетает мне прямо за шиворот. Мокрый снег холодит шею, а я, заливаясь, смеюсь!

Я напрочь забываю про дорогущие сапоги Киры и ношусь в них по двору, защищаясь от Егора! Холодный снег везде: в волосах, под пуховиком и в сапожках!

Мои рукавички промокли насквозь, но я упрямо леплю ими снежки, бомбардируя неуловимого ловкого парня! Я ни разу в него не попала, когда сама вымокла, кажется, до трусов!

Мне так жарко и весело, что не обращаю внимания на трезвонящий в кармане пуховика телефон.

Я знаю, кто мне звонит.

Окна нашей кухни выходят на эту сторону, и я уверена, что моя мама сейчас наблюдает за нами. За двумя взрослыми обалдуями, играющими среди ночи в снежки!

Я знаю, что разговора по душам мне не избежать, потому что Вера Илюхина никогда так поздно не приходила домой. А раз всё равно ничего не изменить, то не стоит даже пытаться, а просто наслаждаться тем, что уже есть!

— Попался, Снеговик? Сдавайся! — не замечаю, когда Бестужев сбивает меня с ног, сваливая на заснеженную землю.

Не больно, аккуратно прикрывая собой.

Брыкаюсь, хохочу, не собираясь сдаваться! Егор переворачивает меня на спину и наваливается всем своим мощным спортивным телом. Ногами сжимает мои, а руки удерживает над головой.

Мы смотрим друг другу в глаза. Снова эта волнующая близость, снова обезоруживающая мужская аура, и я снова тону в глубине его грифельных глаз.

— Сдаешься? — выдыхает теплым паром, обволакивая мое лицо свои горячим дыханием.

— Не-а, — кручу головой, улыбаюсь.

— Нет? — щурится. — А так? — одной рукой Бестужев удерживает мои запястья, а другой начинает щекотать.

Мой смех разливается по всему двору, нарушая сонное царство.

— Прекрати, Егор! Перестань, — умоляю парня. У меня не осталось сил, мой живот, скулы и зубы болят от смеха, а на его лице лишь мимолетная задумчивая улыбка краешками губ.

— Прекращу. Когда поцелуешь…

Замираем.

Глаза в глаза.

Под покровом ночи быть смелой не сложно.

Я сама тянусь к его сухим губам, ловлю теплое мужское дыхание, неумело, так, как получается у девчонки, целующейся во второй раз. Но когда вижу, как прикрываются глаза Егора, как расслабляются его руки, выпуская на волю мои, все сомнения отпадают прочь. Обнимаю парня за плечи, не стесняясь.

— Сдобная булочка с яблоками, — облизывает свои губы Егор, чуть отстранившись.

Не понимаю.

— Я не мог понять, чем ты пахнешь, — опускает лицо к моему, проводит теплым носом по скуле и делает глубокий, жадный вдох. — А сейчас понял — сдобная булочка с яблоками.

Ой, мамочки…

В квартире пугающе тихо. Я крадусь точно непутевый воришка, глупо при этом улыбаясь и задевая, всё на своём пути. Еле-еле стягиваю зубами промокшие до нитки варежки и не удержавшись, слизываю с них прилипшие льдинки.

Вкусно!

Мне сейчас кажется вкусным все!

И сказочным!

И волшебным!

И улыбаться хочется!

— Вера?! — подпрыгиваю на месте от громкого шепота мамы. Она стоит в темной прихожей в наброшенном наспех халате. — Ты видела время? Даже твой брат уже давно дома, — шикает мамуля по-доброму. А по-другому она не умеет.

— Что значит даже? — стягиваю сапожок Киры и аккуратно пристраиваю в обувницу, точно хрустальную хрупкую туфельку, будто несколькими минутами ранее, не я носилась в них по всему нашему двору. — Я, вообще-то, старший ребенок в семье.