Не дружи со мной - Ася Лавринович
Тяжело вздохнув, я поплелась на кухню. Консервированный суп есть не очень-то и хотелось, но от голода уже сосало под ложечкой. Я распахнула холодильник и на своей полке углядела половину шоколадного торта. Рядом записка. Гошкин корявый почерк: «Хотел сожрать весь сам, но мама настаяла («а» зачеркнуто, исправлено на «о» – «настояла»), чтобы я угостил тебя. Приятного аппетита, пусть твои ляшки (зачеркнуто, исправлено – «ляжки») станут еще толще. Ха-ха-ха! Ваш поехавший в заточение на дачу Гоша».
– Можно было просто оставить – поехавший, – засмеялась я, убирая записку. Не считая честно заработанной тройки, торт, оставленный Смирновыми, стал приятным событием. Все остальное – тлен. На кухню вползла Изабелла.
– В личной жизни такая ерунда, да, Поля-младшая?
Черепаха, проигнорировав меня, отправилась в угол, где на полу на тетрадном листе были аккуратно разложены одуванчики.
– Предательница, – покачала я головой, направляясь вместе с двумя большими кусками торта в свою комнату.
Включив фильм «Дорогой Джон», я прорыдала перед ноутбуком все сто минут, начиная с первых титров. Такое уж было настроение. Наревевшись, обняла подушку и уснула. Разбудил меня настойчивый звонок в дверь. Я тут же подскочила на месте. За окном уже сгустились сумерки, и я не сразу поняла, который час. Это сколько же я проспала?
За дверью стоял Пашка. На площадке кто-то разбил лампочку, поэтому в темноте я увидела только силуэт друга.
– Привет! – почему-то шепотом проговорил Паша. – Отметим? У меня винишко, – Долгих поднял руку с пакетом.
– Уходи, – обиженно буркнула я, собираясь закрыть дверь.
– Стой-стой-стой! – Пашка выставил вперед ногу. – Не закрывай! Я знаю, я виноват. Это наша традиция, и я ее нарушил.
Нарушил. И из-за кого? Этой дурацкой Ули Ушацкой!
– Ты не вовремя, – по-прежнему в темноте ворчала я, – у меня в гостях Буравчик. И он не одет.
– Да-а? – протянул Пашка. – То-то он мне снова написал, что ты не отвечаешь на его сообщения.
Мне надоело, что мы с Пашей стоим на пороге, словно два ежика в тумане, толком не видя друг друга, поэтому я потянулась к выключателю. От внезапного яркого света мы оба сощурились.
– Ты дрыхла уже, что ли, Полтос? – проговорил Пашка.
Учитывая, что спать я легла еще и зареванная, глаза мои напоминали две щелки. Не лицо, а копилка с двумя прорезями для монет.
– Портос! Уходи, говорю! Я не в настроении.
– Я еще двадцать штук глазированных сырков принес, – сообщил Пашка, виновато улыбаясь. Знает же, гад, что сырки – мое слабое место. Двадцать штук, с ума сойти.
– Спасибо, я не голодна, – сухо произнесла я.
– Конечно, не голодна, – тут же отозвался Долгих. – У тебя над губой крошки…
– Какой же ты все-таки слизняк! – проворчала я, вытирая рот ладонью. Шоколадный торт меня подвел.
Я сделала шаг назад, впуская Пашку в квартиру.
– Ладно, заходи…
* * *Как вы думаете, кто лучший слушатель:
Мужчина.
Женщина.
Паша прекрасно помнил, когда впервые подрался из-за девчонки. И причиной конфликта стала Полина Ковалева.
В тот мартовский день парни, сидя на пустом пляже, уже привычно обсуждали одноклассниц. Грозные волны с грохотом бились о берег, поэтому иногда приходилось повышать голос, чтобы остальные могли расслышать.
– Кому бы точно не присунул, так это Ковалевой, – развалившись на песке и приподнявшись на локтях, лениво проговорил местный хулиган Максим Галушин. Кто-то из его подпевал хрипло засмеялся в ответ. Мол, точно-точно.
Пашка, который в это время ковырял палкой песок, исподлобья посмотрел на одноклассников. Долгих посадили за одну парту с Ковалевой только в этом году. Полина Паше нравилась. Искренняя, добрая, забавная, по русскому языку помогала. И самое главное – никого из себя не строила. Говорила то, что думает.
– Ни сисек, ни жопы, – продолжал рассуждать Галушин, – уши торчком.
Паше стало неприятно, что про Полину говорят в таком тоне.
– Присовывалка-то выросла? – спросил он, внимательно глядя на Макса.
– Щас не понял, – сплюнул на песок Галушин. – Это ты мне, Долговязый?
Свой вопрос Галушину пришлось выкрикнуть. Одноклассники только присвистнули. Куда Долгих лезет? Пусть выше Макса на голову, но сам щуплый, несуразный… А Галушин коренастый, крепкий. И боксом не первый год занимается.
– Тебе, – кивнул Пашка, – Полина и не стала бы общаться с таким, как ты.
Голос парня дрогнул. Но он смотрел на Макса с вызовом, не моргая. Ветер трепал кудрявые волосы Долгих. За спиной ревело весеннее море.
– Разумеется, она мне не дала б! Ковалева ж еще целка, – загоготал Макс. – Или ты, Долговязый, сам ее распечатать хочешь? А что, зашибись будет парочка. Ты ведь на доске вроде начал кататься, вот и еще одна будет под тобой…
Парни снова заржали.
– Я уверен, что Ковалева строит из себя целомудренную только потому, что спроса нет, – продолжил веселиться Галушин. – А спрос, как известно, рождает предложение. Долгий, ты ей только намекни, сразу ноги раздвинет.
Пашка отбросил палку в сторону и поднялся с песка. Максим перестал смеяться и нащупал рядом с собой толстый сук.
– Макс, Макс! – негромко позвал кто-то. – Давай только по-честному.
Галушин хищно усмехнулся, выпустив из рук подобранную палку.
– Конечно, я этому чучелу и так смогу рожу начистить.
Паша дрался впервые в жизни. Но делал это отчаянно, с остервенением. В ту минуту ненависть к Галушину клокотала в душе, а в голове помимо непонятного шума звучал гадкий хриплый смех
