Пуговицы (СИ) - Мартин Ида

Мне снова начала сниться Надя и её злые упрёки. Не то, чтобы это когда-либо прекращалось, но теперь возобновилось с новой силой.

«Это ты во всём виновата!» — хлёсткий, обвинительный голос не умолкал в голове даже днём.

Во вторник я написала Томашу. В среду даже позвонила, однако номер оказался заблокирован, а в пятницу решилась на странный шаг, о котором не должен был знать никто из наших, иначе начались бы расспросы.

Сославшись на головную боль, я ушла с географии и отправилась к корпусу средней школы, где училась сестра Томаша, Даша.

Их охранник меня знал. Его иногда присылали к нам на смену Марату.

— Я к Елене Владимировне, — я показала подготовленную заранее папку. — Тамара Андреевна просила передать.

— Какой ещё Елене Владимировне? — удивился охранник. — Какой класс?

— Тамара Андреевна просто сказала отнести Елене Владимировне.

— А фамилия?

— Без понятия. Могу здесь оставить, — я положила папку с ему на столик. — А вы ей передадите.

Охранник со страхом уставился на папку.

— Может, Елене Викторовне?

— Может и Викторовне. Помню что-то на «В».

Он снял трубку внутреннего телефона и набрал номер.

В том, что он позвонит и скажет про меня, я не сомневалась, как и в том, что училка, как бы её не звали, услышав имя Тамары согласится, чтобы я к ней поднялась. А там… Там по обстоятельствам.

Я могла бы дождаться Дашу возле школы, но в каком она классе, не знала, а караулить у входа три часа под дождём, желания не было.

— Шестой «Д», — сказал охранник. — Второй этаж. С правой стороны, почти в самом конце.

В ту же секунду прозвенел звонок на перемену, и только я прошла через турникеты, как послышался нарастающий гул. Не такой мощный и низкий, как у нас в школе, а яростный и звонкий, словно рассыпавшиеся и раскатившиеся по полу в пустой комнате камушки.

По моим прикидкам Даша должна была учиться классе в пятом.

Я поднялась на второй этаж.

Мчавшийся с выпученными глазами по коридору пацан чуть не сбил меня с ног. За ним гнались две девчонки, влетев в мужской туалет, пацан быстро захлопнул дверь, и девчонки с громким возгласом разочарования остановились.

— Привет, — я подошла к ним. — Знаете Дашу Томаш?

Девочки удивлённо переглянулись.

— С ней что-то случилось? — спросила одна.

— Просто хочу поговорить. Это насчёт её брата.

— Она в четвёртом «Б», но, кажется, болеет. Мы с ней сценку Новый год вместе репетируем. А сейчас её нет, и Светлана Сергеевна ищет замену.

— А где она живёт, кто-нибудь знает?

Подружки замотали головами. Преследуемый ими пацан, крадучись по стеночке, выбрался из туалета, и они, тут же позабыв про меня, бросились за ним.

Я отправилась искать четвёртый «Б».

— Здравствуйте! — я подошла к двум учительницам, разговаривающим между открытыми классами. — Я по поручению Тамары Андреевны, ищу Дашу Томаш. Мы хотели связаться с её братом, но не можем дозвониться.

— Даша болеет, — сказала одна из женщин. — Её мама звонила мне во вторник. У них грипп и вся семья вповалку. Передай Тамаре Андреевне, что волноваться не стоит.

Вероятно, так оно и было. Обычный сезонный вирус. Тем более в такую погоду.

Я и сама никак не могла поправиться. Холод, сопли, температура, сырость, туман, лужи, жалкие промокшие люди и никакого просвета ни на небе, ни в мыслях, ни в чувствах.

Через несколько дней наступил ноябрь. С Лизой мы не помирились. К Кощею снова приходил врач и рекомендовал ему лечь в больницу на обследование. Кощей сопротивлялся и ворчал, гоняя меня то в аптеку, то в поликлинику.

Отнести его анализы, а точнее банку с мочой, нужно было успеть до школы.

На первом уроке писали сочинение, и русичка тысячу раз предупредила меня, чтобы не вздумала пропускать.

Я неслась по тёмным утренним улицам, как угорелая. Позавтракать не успела. Глотнула холодной воды из чайника, и она, отзываясь колющими спазмами, булькала в желудке.

О том, чтобы согреться, речи не шло. Мне уже казалось, что чувствовать себя ужасно — совершенно нормальное состояние. Точно также, как ходить в вечно влажных ботинках.

Я влетела в поликлинику и сразу понеслась на второй этаж, где принимали анализы. Несколько человек закричали мне в спину, что нужно раздеться и надеть бахилы, но было не до того. Поставила пластиковую банку с мочой на приёмный стол, сунула под неё направление и рванула мыть руки.

В туалете пахло моющим средством, в кабинках уборщица домывала полы. Включив воду, я намылила руки и мельком взглянула на неё через зеркало. По виду русская, чуть больше сорока, блёклые русые волосы забраны в хвост, под глазами мешки.

Неодобрительно покосившись на мои ноги, она громко стянула резиновые перчатки и, подхватив швабру, ушла.

Где-то я её уже видела. И не в халате и перчатках, а в каком-то более приличном виде. Накрашенную, с распущенными волосами.

Всю дорогу до школы её лицо то и дело всплывало у меня перед глазами, а потом, когда за пять минут до звонка я влетела в школьную раздевалку, меня вдруг осенило: это же мама Томаша!

Странно, что она уборщица. Томаш всегда выглядел так, будто в деньгах не нуждался.

Полдня я не могла перестать думать об этом, а потом решила, что стоит с ней поговорить и выяснить, как он там себя чувствует.

На следующий день в тоже время я снова пошла в поликлинику. Разделась в гардеробе и даже надела бахилы. Побродила по этажам и зашла во все туалеты, подождала в коридорах, но уборщицы нигде не было. Бестолково проболтавшись так минут тридцать, я вернулась вниз и уже достала номерок, чтобы получить свою куртку, когда услышала в глубине вешалок голоса.

Кроме гардеробщицы там находились ещё две женщины. Одна плакала, а вторая её утешала.

— Мишка каждый день спрашивает, когда я вернусь. Танечка, рассказывает, что он по ночам стал писаться. Да и сама хоть и уверяет, что всё хорошо и они справляются, но я-то по голосу слышу, что плохо. Очень плохо. И вот кто я после этого?

— Ты же для них стараешься, чтобы обеспечить нормальное детство. Дочка же должна понимать.

— Говорит, что понимает. Но разве без матери — это нормальное детство? Дети должны быть при матери, а взять их сейчас к себе я никак не могу.

Лица женщин разглядеть удалось мельком, но в том, что плачущая — это мать Томаша, сомнений не было.

Получив куртку, я уселась неподалёку на банкетке и стала ждать.

Вскоре она появилась из гардероба. Застегнула на ходу пальто, помахала своим подругам и вышла из поликлиники. Я отправилась за ней.

Миновав дворы, женщина перешла дорогу на светофоре и свернула в продуктовый магазин.

— А Слава ещё болеет? — я подошла к ней на входе, как только она вытащила серую пластиковую корзину из общей стопки.

По усталому, опухшему от слёз лицу пробежала тень непонимания.

Почувствовав её замешательство, я всё же решила уточнить.

— Вы же мама Славы Томаша? Я учусь с ним в одном классе.

— А, да-да, — спохватилась она. — Болеет. Я звонила вашей учительнице.

— Его мобильник отключен. Можно я позвоню вам на городской?

— Мы не пользуемся городским, — быстро ответила она, избегая моего взгляда.

— Тогда можно я зайду навестить его? Он пропустил три контрольных и сочинение.

— Нет. Это лишнее, — в её голосе послышалось суетливое беспокойство. — Он тяжело болеет. Ему плохо. Очень плохо. Не нужно, чтобы его кто-то беспокоил.

— Даше тоже так сильно плохо?

Женщина быстро закивала.

— Я предупредила учительницу.

— А кто такие Миша и Таня?

Мгновенно переменившись в лице, она поставила корзинку на пол и чуть ли не бегом ринулась к выходу. Я выскочила за ней в предрассветную темноту улицы почти сразу же, но там уже никого не было.

Не долго думая, я набрала директрисе.

— Тамара Андреевна, это Маша. Я к вам с просьбой. Славы Томаша нет в школе третью неделю. Его мама говорит, что он болеет, но я бы хотела сходить к нему и проведать. Выяснить, всё ли в порядке. Вы не могли бы узнать для меня его адрес?