Двенадцать друзей Бошена (СИ) - Багрянцева Влада

— Вот сука! — провалившись ногой в очередную нору на газоне, он едва не рухнул в кусты.

Харви представилось мелкое утробное хихиканье, которое крот издавать, конечно, не мог, но воображение его все равно создало за крота, доводя до бешенства в секунды. Забрав коробку у ворот, Харви вернулся, положил ее на стол на веранде, закатал рукава и наведался в садовый домик за шлангом, который насадил на гусак поливалки и крутанул вентиль, открывая воду, предварительно запихнув другой конец шланга в нору.

— Щас ты у меня ласты отрастишь, мудила слепошарая, — бубнил он, переходя от норы к норе.

Вскоре вода, залив подземные ходы, начала выступать наружу, и Харви закрыл вентиль. Слепошарый вредитель, отсиживающийся в подземном жилище как вьетнамский партизан, должен был покинуть насиженное место за неимением возможности проживать дальше из-за наводнения. Если бы крот осмелился вырыть новые ходы, Харви готов был стоять на страже, чтобы затопить и их.

Вернувшись в комнату, он сначала прислушался — было тихо — и только потом открыл дверь.

— Пицца! — воскликнул Харви.

Джесси, глянув на него с прищуром, прошел мимо, сразу к выходу, а Дарен громко порекомендовал летчику засунуть ее в задницу, добавив уже тише:

— Спасибо!

— Сосались? — обрадовался Харви.

Дарен усмехнулся многообещающе, похлопал его по плечу и, откинув крышку коробки, вытянул сразу два куска.

До конца дня Брюс проходил как зомби — давно его так не штырило, плюс к похмельному синдрому приложилось осознавание своего вчерашнего грехопадения и того, что его бросили. Оба факта угнетали одинаково. Старательно избегая разговоров с Говардом, он просуществовал до вечера, а вечером, вытянув из болота самопожирания, его потребовал к себе мистер Бошен.

— Как вы думаете, по какому поводу я пригласил вас на беседу?

Брюс, глянув на мелькающие на экране кадры, зарделся, как школьник, и проговорил, опустив голову:

— Выключите, я понял.

— У нас с вами договор, Брюс, — вздохнул Бошен, почесав щеку под краем маски. — Трудовые отношения, можно сказать. Я выполняю свои условия — обеспечиваю вашу безопасность и сохранность здоровья, досуг, на ваш банковский счет ежедневно перечисляются суммы, обговоренные заранее…

— Я не знаю, как так вышло. То есть знаю как, но не знаю почему.

— Он вам нравится, Брюс.

— Я просто много выпил и был расстроен, — упорствовал тот. — Обещаю, что больше такого не повторится.

— Нет, вы можете и дальше поддерживать образ гея, вы даже обязаны это делать, — ответил Бошен. — Только более интимные контакты запрещены вам по контракту, иначе он аннулируется, а вас дисквалифицируют.

— Я и не собирался! Я натурал.

— Вы так уверены в этом?

Брюс, поднявшись, поправил рубашку, попрощался и вышел.

Ко дню голосования он немного пришел в себя — Говард его не трогал, не напоминал о произошедшем, видимо наслушавшись советов Харви, а может, Бошен также вызывал его на беседу.

Зрители проголосовали против Олби, аргументируя тем, что он пару не нашел и цепляться ему не за что, и библиотекарь, тепло попрощавшись со всеми, направился в кабинет к доктору, с которым собирался обменяться номерами, однако того на месте не оказалось и никто не знал, как его найти, даже Джесси. Убедив себя, что номер он добудет и потом, за пределами особняка, Олби вышел на усыпанную гравием дорожку. Набрал номер такси, но стоящий неподалеку внедорожник помигал фарами. Олби, оглянувшись и никого не увидев, подошел ближе.

— Подвезу, садись, — произнес водитель, перегнувшись через сиденье и открывая ему дверь.

Забравшись внутрь, Олби уставился на сидящего за рулем Эванса:

— Это такой сервис у вас? По домам всех лично развозить?

Эванс усмехнулся:

— Не всех.

8

Друзья никогда не верили Вуди, что у него, с его огромным количеством пациентов, нет любовника. Или партнера. Или на пару раз потрахаться знакомых. Потому что — ну ты же сексолог.

О да. Если бы к нему ходили здоровые нормальные альфы, омеги и даже беты, из которых любовники были не в пример лучше, потому что им не мешал цикл, запахи, феромоны. Но кто идет ко врачу здоровым или только что заболевшим? И та-а-ак сойдет — все ждали, что справятся сами или рассосется. А когда становилось хуже, приходилось применять тяжелую артиллерию. Это раз.

Два — это то, что больной человек не думает об утехах и не пытается закадрить доктора, а если пытается, то чтобы самоутвердиться — вот видишь, мол, я здоров, я могу, я хочу.

Поэтому тот стихотворный батл, сдвинувший с мертвой точки отношения с Индианой, совершенно ни с кем другим не мог состояться. Остальные участники ему подходили только как подопытные для его исследований. Удивительно было встретить человека, так подходящего под все его запросы — тонко чувствующий, поэтичный, предпочитающий то же, что и он.

Идя на встречу в семь часов, Вуди волновался как перед первым свиданием: не хотелось растерять те приобретенные розовые очки, через которые теперь он видел мир в радужном цвете, а более того — не хотелось разочаровать такого утонченного в чувствах человека. Потому что боль разочарования была ему знакома с юности. Собственно, это и была его жизнь. Это давно пора было менять, и встреча с Индианой представлялась самым лучшим вариантом круто изменить личную жизнь.

Поэтому перед свиданием Вуди выпил. Благо этого добра тут было завались.

И опростоволосился.

В садовый домик он прибыл с опозданием — думал, что успеет немного прийти в себя, чтобы и не бояться неловкостей, и не нести пьяный бред, но, входя в помещение, которое Индиана успел прибрать и поставить посередине раскладной стол и два плетеных стула, Вуди чувствовал себя не в себе. То есть прилив энергии случился, но не той, какой нужно — хотелось болтать без умолку.

— Я тут… — Индиана не успел произнести до конца мысль о том, что он нарезал фрукты и сыр к вину, которое стояло на столике, как Вуди начал рассказывать, что в детстве у него была собака по кличке Джордж, которая храпела во сне громче отца и попукивала.

— Особенно от брюссельской капусты или тыквы, — добавил он с серьезным выражением лица, наблюдая, как Индиана протягивает ему канапе на палочке. — А уж если фасоль сожрет, так вообще…

Легкость, напавшая на него еще до того, как он выпил, оттого, что встретил своего человека, включила на фоне алкоголя тумблер, и его заело. Это как разговор с попутчиками — чужим людям можно рассказать про все, как психотерапевту. А с Индианой и того страннее получилось — и не врач, и не попутчик, но обычно у Вуди так и бывало: как только человек понравился и нужно вести себя естественно, из него просто фонтаном перло все что угодно, кроме нормальности. Может, поэтому он до сих пор и был один.

Потом, вспоминая детство, он еще приплел в рассказ о собаке то, как писался ночью и ему стелили клеенку под простыни, как его вырвало на детском утреннике, как он носил скобы и очки и его дразнили в школе.

— Я такой страшный был! — сказал он, расплескивая вино на белую скатерть. — Прыщавый весь…

Индиана слушал, не перебивая, лицо его расплывалось, и когда Вуди в очередной раз глотнул из стаканчика, к общему состоянию прибавилась тошнота.

— Водички? — привстал Индиана, видимо заметив, как ему плохеет.

Вуди сначала помотал головой из стороны в сторону, затем сверху вниз, и от этой качки стало еще хуже. Вывернуло его прямо на рубашку заботливо поддерживающего его Индианы, и Вуди, вытирая слезы, еще долго сидел, переживая приступы икоты.

— Испортил свидание, — сказал он, начиная трезветь, но ощущая, что чувство стыда пока только набирает силы, чтобы приплющить его попозже.

Индиана гладил его по голове, а Вуди икал, и хорошо, что камер в домике не было, иначе зрители решили бы, что отношения у них перешли на новый уровень доверия.

На самом деле Индиана планировал провести свидание совсем не так. Легкие закуски к вину и приготовленные к ним комплименты должны были растопить сердце Вуди и успокоить свою нервозность. С Азизом у него все было не так, да и давненько он уже не ходил на свидания и успел подзабыть это волнительное чувство.