Всё начинается со лжи (СИ) - Лабрус Елена

— Что? — я села рядом с ним. — Намекнуть?

— Не пускать меня так далеко, если я тебе не нужен.

— То есть маму забрать, а тебя с порога выгнать? Или где, в каком месте я должна была тебя остановить? Не открыть дверь метро? Не пустить в рабочий кабинет? Выгнать с лекции?

— Эль, — он сгрёб меня в охапку, зарылся носом в волосы. Вздохнул. — Я так тебя люблю. Тебя. Твою девочку. Всем сердцем. И я есть, а его нет.

— Он есть, — шепнула я.

— Да что же ты делаешь!

Он зарычал как раненый зверь. Подскочил. Стал натягивать рубашку.

— Ой, дура-а-ак! — закрыла я рукой лицо. Выглянула на него из-под приоткрытых пальцев. И мягкий матрас заскрипел, когда я встала и сделала до края два неверных шага. — Куда ты?

— Не знаю. Домой, — резкими движениями он выворачивал штаны. — Я должен это переварить. Как-то принять. Ты поэтому не хотела продолжать отношения, да? Не из-за Кости? — глянул он на меня искоса. — А потому, что у тебя есть он?

«Мужская логика во всей красе», — усмехнулась я. Уже все догадались. Все! А он тупит по-страшному. И слышит только то, что хочет, ревнивый мой.

— Паш, у тебя в школе по математике какие были оценки? — опустилась я на край матраса, подогнув ноги.

— Нормальные, — он наконец втиснулся в брюки.

Единственный мужик на моей памяти, что носит джинсы на голое тело, без трусов. И смотреть на него было и смешно, и больно.

— А можно личный вопрос?

— Спрашивай, — дёрнул он плечом.

— Как вы познакомились с Юлькой?

— Никак, — он сел рядом. Натягивал носки. — Она родилась, когда мне было тринадцать. Вот так и познакомились.

— Так вы вместе росли? — удивилась я.

— Ну можно и так сказать. Наши отцы дружат.

— А как вы с ней сошлись?

— Ей только-только исполнилось восемнадцать. И она заявилась на виллу на Антибе, где я зависал со своей подружкой. Юлька пришла ко мне в душ и сказала: я хочу быть твоей.

— И ты её?.. — недоверчиво приподняла я бровь.

— Конечно, нет, — он качнул головой, не глянув на меня, а потом встал и усмехнулся. — Но она была очень настойчивой.

— Вернёшься к ней?

— Ни за что.

— Почему?

Он развёл руками.

— Потому что я люблю тебя.

— До сих пор? — улыбнулась я.

— Всегда, — мащинально повторил он и вдруг замер, посмотрел на Матрёшку, что завошкалась в кроватке.

Ну же! Ну! Павел Викторович! Считайте!

Но он только тяжело вздохнул.

— Позвоню? Завтра?

— Как хочешь, — пожала я плечами. И пошла провожать его в прихожую.

Он молча обулся. Снял с вешалки свою куртку.

— Есть ещё кое-что, что ты должен знать, — я поймала его взгляд, — об отце Матрёшки.

— Давай, давай, ломай меня полностью, — развёл он в стороны руки, вздохнул и… обнял. — Да, я дурак. Я ревную. Я ему завидую. И пусть он есть, для меня это всё равно ничего не изменит. С тобой, с вами — я. И я вас никому не отдам. А теперь говори. Что я должен знать?

— Я поступила с ним плохо, — подняла я к нему лицо. — Очень плохо. Даже не знаю простит ли он меня когда-нибудь.

— А ты хочешь, чтобы он простил?

— Очень, — кивнула я. — Больше всего на свете.

— Что же ты сделала?

Я тяжело вздохнула.

— Солгала.

Он приподнял одну бровь. Прищурился. А я была сейчас как лапка того воробья — вот-вот соскользну. Очень близка к провалу.

— Он не знает про Машку?

Я отрицательно покачала головой.

— Ты же не надеялся, что я тебе вот так просто сейчас всё выложу?

— Чёрт, и зачем ты такая умная, — улыбнулся он. — Конечно, надеялся. А ещё надеялся, что ты спросишь: а я бы простил?

— А ты бы простил?

— Да, — уверенно кивнул он, так и не сводя с меня глаз. — Но лучше не лги мне. Никогда.

Я промолчала. Никогда — как же это долго. А жизнь так коротка и порой преподносит такие неожиданные сюрпризы.

— Спокойной ночи! — поцеловал он меня в лоб. — Хочу, чтобы ты знала: я сейчас ухожу не потому, что у нас какие-то проблемы. Просто хочу, чтобы ты выспалась. Если останусь, я же тебе не дам. Люблю тебя! Всё равно — люблю.

Он подмигнул и вышел.

Глава 23. Павел

Ещё одна трудная ночь, что я провёл в каком-то мутном беспамятстве, не принесла ни ясности, ни облегчения.

Очередной тяжёлый день.

Сидя в своём кабинете, я цедил, сбился со счёта какую, чашку кофе, но вместо цифр, ответа по которым ждали аналитики, видел перед собой её лицо. И думал о том, что она ведь хотела мне что-то сказать, этим своим «солгала». Но я так и не понял, что.

Что-то на уровне рефлексов, подсознания, инстинктов угадывало: всё хорошо, всё правильно, что бы Эльвира ни наговорила. Ни обида, ни горечь, ни ревность толком так и не пробилось сквозь это ощущение равновесия, теплоты и чистоты. Но это были именно интуитивные ощущения. Разумом эту суть, какую-то простую истину, что расставила бы для меня всё по своим местам, я никак не мог постичь. Что-то крутилось, так близко, что я уже вот-вот готов был ухватить, но отвлекался, и оно снова ускользало.

Слишком забита голова другим. Слишком много всего произошло за эти дни. Столько чувств, эмоций, событий будоражило мозги, что при всём своём желании я не мог пока разложить всё по полочкам. Как на переполненном диске памяти, мне просто не хватало места, чтобы отойти и взглянуть со стороны. Не хватало глотка свежего воздуха и времени выдохнуть и «навести порядок».

Пока для меня было важнее сосредоточиться на работе. А всё остальное я постарался оставить на потом.

— Павел Викторович, так что делаем? — вывел из задумчивости голос эксперта.

— Продаём, — посмотрел я на него. — Акции всех компаний, владельцем которых является Пашутин, сбрасываем.

— И эти тоже? — скорее ужаснулся, чем удивился он, ткнув в распечатку.

— Эти в первую очередь.

— Но сейчас по ним такой хороший рост.

— Тем более, — допил я одним глотком кофе. — Значит, это удачное время от них избавиться.

— Я не понимаю, — растерялся он.

— Вы и не должны понимать, Роман Александрович, — устало выдохнул я, возвращая чашку на блюдце. — Вы должны выполнять мои распоряжения.

О том, что это, скорее, вынужденная мера, а не желание пошатнуть устойчивость активов Пашутина, эксперту знать было необязательно. Активы Юлькиного отца и без меня скоро пошатнутся, как только станет известно о беременной домработнице и его болезни. И я не ставил перед собой такой цели — навредить ему, просто защищал свои средства, вложенные в его компании. А ещё мне срочно нужны были деньги. И много. Но даже моим людям пока не стоило этого знать — зачем.

— Павел Викторович! — снова попытался возразить эксперт.

Получил взгляд «авада кедавра» и наконец благоразумненько заткнулся.

Взмах руки. И все исчезли за дверью. И как тут не почувствовать себя волшебником с бузинной палочкой, а не капиталистом?

Хотя какое-нибудь мало-мальски действенное волшебство мне бы очень пригодилось при разговоре с отцом, чтобы убедить его в своей правоте.

Но разговор с ним, к счастью, был коротким и, к несчастью, ожидаемо непродуктивным.

— Какой бы информацией ты ни обладал, заведомо трудно сказать, как отреагирует на неё рынок. А вдруг это, наоборот, будет рост? — возвышался он надо мной как статуя Командора над несчастным Дон Жуаном.

— Трудно, но трейдеры — люди, а не машины, — позволил себе бесстрашно возразить я. — И поступают так же, как любая толпа: все побежали, и я побежал. Если я стал продавать свои акции, значит, что-то знаю, и они тупо начнут паниковать и повторять за мной. А если и ты поступишь также…

Отец перебил.

— Так ты, выходит, ничего на самом деле и не знаешь, просто хочешь на этом сыграть? — удивился он, а потом нахмурился. — Не пойму только зачем это тебе?

— Мы расстались с Юлькой, пап.

— Что?! — вытаращил он глаза. — Ты вообще в своём уме?! На носу собрание акционеров и, если ты…

— Она беременна, — не повышая голоса, добавил я.