Джудит Макнот - Еще одно мгновение, или Каждый твой вздох
Судя по тону, он казался расстроенным и измученным, поэтому Кейт угадала, что последует дальше, прежде чем он продолжил:
– Прости, но я не смогу прилететь завтра. Я делаю все возможное, чтобы закончить дело, и ты, разумеется, это понимаешь. Заседание никоим образом не может продлиться дольше одного дня, так что я буду послезавтра. Рассчитывай на меня.
Кейт «рассчитывала» вот уже третий день.
И поэтому повесила трубку.
Глава 9
Выйдя в гостиную, она подошла к спящему Максу и коснулась его носа. Влажный и немного холоднее, чем раньше, да и дыхание ровное. Погладив его, она тихо спросила:
– Ну, Макс, как ты себя чувствуешь?
К ее восторженному изумлению, он приоткрыл глаза и слабо вильнул хвостом.
– Похоже, с тобой все будет хорошо, – прошептала она, почесывая его за ушами. – Если через несколько минут к тебе вернутся силы и если ты действительно хороший сторожевой пес, можешь спокойно выходить на террасу. Нужно, чтобы за мной кто-нибудь присмотрел, потому что так и подмывает сделать ужасную глупость. А может, и не такая это глупость...
Но тут она ощутила странное покалывание в затылке и оглянулась. Митчел не сводил с нее глаз.
– Как он?
Пульс Кейт чуть участился.
– Получше, – кивнула она, вставая. – Сейчас приду, только смою с рук этот мерзкий порошок.
Она заперлась в ванной и наскоро вымыла руки. Проходя через гостиную, она увидела бар, вспомнила про ведерко со льдом, которым воспользовалась, как предлогом удрать на пару минут, и захватила его с собой, а заодно и бутылку бренди.
– Я принесла дары, – пошутила она, ставя на маленький столик бутылку и ведерко. – Хотите еще вина?
– Я налил нам обоим, пока ждал вас.
Взглянув на его тарелку, Кейт обнаружила, что он не прикоснулся к еде, с тех пор как она ушла. Вероятно, предпочел, чтобы все остыло, чем ужинать без нее. Помимо всего прочего, у этого человека безупречные манеры.
Пытаясь оправдаться за свое долгое отсутствие, она поспешно подняла вилку и позволила ему выбрать тему разговора. К ее облегчению... и некоторому разочарованию, он завел легкую, ни к чему не обязывающую беседу насчет отеля и погоды, а также рассказал забавную историю о двух парах, нанявших на Сен-Мартене лодку на три часа и пропадавших три дня. Вскоре Кейт еще раз убедилась в его умении развлечь даму.
Музыканты либо закончили играть, либо сделали перерыв, но доносившиеся с пляжа взрывы смеха означали, что гости отеля по-прежнему развлекаются. Кейт повернула голову, прислушиваясь к шороху прибоя, ритмично накатывавшего на берег, и одновременно размышляя о том, как заставить его говорить о себе и одновременно не показаться слишком назойливой. Ею владело не обычное любопытство, а искренняя потребность узнать и понять его лучше. Несмотря на все обаяние и внешнее дружелюбие, Кейт все сильнее ощущала, что ее новый знакомый – человек непростой. Недаром он уклоняется от всяких расспросов на личные темы и мгновенно настораживается, стоит ей попробовать что-то выведать. Очевидно, Митчел не против интимной близости, но ей начинало казаться, что он вряд ли доступен кому-то на чисто эмоциональном уровне. Даже ей.
Украдкой вздохнув, Кейт выругала себя за то, что думает и чувствует как влюбленная, потерявшая голову девчонка, которой не терпится узнать все возможное о предмете своего увлечения.
Митчел поднял бокал и откинулся на спинку стула, наслаждаясь видом ее прелестного профиля и соблазнительным изгибом маленького рта и с улыбкой представляя семилетнюю малышку, раскинувшуюся на кухонном столе с палкой от метлы вместо микрофона.
Потом он попытался представить ее в форме ученицы католической школы: скорее всего белая блузка и клетчатый джемпер с темной юбкой, белыми носочками и коричневыми туфлями. Когда он воображал, как она поднимается на цыпочки, чтобы в сотый раз написать «Я больше не буду грубить учителям», уголки его глаз смешливо сощурились. Монахини считали, что она поет как ангел, вспомнил он, и перед глазами немедленно возникла новая картина: маленькая девочка в длинном белом одеянии с огромными зелеными глазами, поднятыми к небу, и с книгой гимнов в руках.
Митчел был немного знаком с католическими церковными хорами. Недаром он до пяти лет жил в итальянской семье Каллиорозо, откуда уехал в свой первый пансион. Незадолго до его отъезда Серджио Каллиорозо и его жена сообразили, что Митчела вряд ли крестили, и поскольку были истовыми католиками, выбрали для него эту религию. Митчел отчетливо помнил тот июльский день, когда его крестили, потому что в маленькой деревенской церкви было невыносимо душно, а Розалия Каллиорозо весь предыдущий вечер крахмалила и гладила его белую рубашку, пока она не сделалась твердой, как картон. В довершение всех неудобств старый священник выбрал для бесконечной проповеди таинство крещения. И пока он битый час уныло бубнил слова проповеди, Митчел только и думал о том, как хорошо было бы, если бы кто-то налил ему на голову немного холодной воды, поскольку именно это, как объясняла Розалия, с ним и должны сделать. Но когда время пришло, вода оказалась тепловатой, как и воздействие всей церемонии.
Став католиком, он не ощутил ни святости, ни благочестия, ни даже малейшей приверженности к католицизму. Во всех пансионах, в которых ему доводилось жить потом, посещение церкви считалось обязательным, так что Митчел прежде всего старался узнать, какие службы в каком пансионе самые короткие, после чего незамедлительно решал «обратиться» именно в эту религию. Когда ему исполнилось четырнадцать, и единственный раввин в городе заболел так сильно, что больше не смог исполнять свои обязанности, Митчел немедленно объявил о горячем желании обратиться в иудейство и почти полгода сумел увертываться от всякого посещения служб вообще.
А вот Кейт каким-то образом процветала в удушливой атмосфере приходской школы.
Митчел снова глотнул вина, втайне поражаясь, до чего же она естественна и непринужденна, несмотря налицо и фигуру, которым позавидовали бы большинство женщин. Митчел наслаждался обществом многих умных красивых женщин, а также знал женщин попроще, зато восхитительно остроумных, начитанных и интеллектуально одаренных. Но Кейт Донован была единственной, обладавшей всеми их лучшими качествами и к тому же имевшей поразительно доброе сердце и некую внутреннюю порядочность. Все это делало ее чертовски неотразимой... при условии, что ее внушенные приходской школой моральные принципы и некоторая чопорность не зайдут сегодня чересчур далеко.
Она не упоминала ни о матери, ни о сестрах или братьях, но хотя Митчелу было бы интересно о них узнать, все же спрашивать он не намеревался. Если он и дальше станет допытываться о ее семье, она будет иметь полное право расспросить о его родных. И хотя он был готов почти на все, чтобы затащить ее в эту гигантскую кровать, все же не намеревался удовлетворять ничье любопытство относительно своего детства и родных.
