Маурин Ли - Цепи судьбы
На следующее утро, когда она открыла глаза, чемодан уже исчез, как и сам Барни. Он оставил записку, в которой объяснял, что не вынес бы прощания. «Я тебя слишком сильно люблю, моя хорошая. Именно поэтому я поступаю, как трус. Я уверен, ты скоро поймешь, что нам обоим так будет легче».
Он был прав. Самое трудное, момент расставания, был позади. Теперь у Эми осталось лишь полжизни, и она могла только смириться с этим, как и все женщины, чьих мужчин призвали на фронт.
ГЛАВА 5
Апрель-май 1971 года
Маргарита
— После чая мне хотелось бы обсудить с вами ремонт прихожей и лестницы, — объявила в понедельник Марион. — Так что я попрошу вас обоих не выходить из-за стола.
— Что вы, миссис, — Чарльз подмигнул мне. — Давайте я буду вести протокол, — с напускной серьезностью предложил он. — И если мне позволено высказать свое мнение, мне кажется, мы можем выбрать Маргариту председателем нашего собрания.
— Это не шутки, Чарльз, — упрекнула его Марион. — Мы втроем живем в этом доме, поэтому будет правильно, если мы совместно придем к решению, которое устроит нас всех. Это называется демократией, — строго добавила она.
Чарльз с трудом скрывал веселье. По меньшей мере раз в год Марион устраивала то, что он называл «собранием членов правления», чтобы обсудить задуманный ею ремонт какой-нибудь части дома. Она для себя уже все решила, но мне и Чарльзу позволено было выдвигать идеи, которые Марион отвергала так вежливо и тактично, что мы этого не осознавали и могли даже подумать, что все будет сделано именно так, как мы хотели. По крайней мере, так бывало в прошлом. Теперь же мы видели Марион насквозь и относились к подобным мероприятиям как к развлечению.
Во время обсуждения мы всегда сидели за столом, а не в креслах. Возможно, Марион казалось, что это делает нашу встречу более значительной. Сегодня, как только с едой было покончено, она извлекла блокнот для стенографирования и карандаш и заявила, что слушает наши предложения.
— Коричневый и кремовый, — тут же произнес Чарльз. — Коричневый снизу, а кремовый сверху, и между ними узкая каемка.
— И какого же цвета будет каемка? — поинтересовалась Марион.
— Ну как же, сочетание коричневого и кремового, дорогая.
Марион метнула на него подозрительный взгляд, но его лицо оставалось совершенно невозмутимым.
— А ты что думаешь, Маргарита?
— Мне бы тоже хотелось коричневый и кремовый.
— Так… — Марион сделала какую-то пометку в блокноте. — Мне очень нравится это сочетание цветов. Никто не будет против, если мы остановимся на розовато-кремовом и красновато-коричневом?
— Нет, — хором сказали мы с Чарльзом. Похоже, сегодня это займет меньше времени, чем обычно.
— А что вы скажете, — задумчиво начала Марион, — насчет двух каемок? Широкой посередине и узкой вдоль потолка? Мы могли бы сделать их в коричнево-кремовой гамме, как предлагает Чарльз.
— Или розовато-кремовой и красновато-коричневой. Это будет смотреться еще лучше, дорогая.
Марион нахмурилась.
— Ты смеешься надо мной, Чарльз Карран?
— Разве я бы посмел, дорогая?
Зазвонил телефон, и Марион вышла, чтобы снять трубку.
— Она знает, что я смеюсь, и знает, что я знаю, что она знает, что я смеюсь. И нас обоих это вполне устраивает, — пояснил Чарльз.
— Я вам не мешаю? — спросила я и сама удивилась своему вопросу. Но мне вдруг пришло в голову, что мои дядя и тетя могли бы веселиться еще больше, если бы им не надо было постоянно учитывать мое присутствие.
Чарльз от удивления открыл рот.
— Какой глупый вопрос, Маргарита! Конечно, ты нам не мешаешь. Ты украсила нашу жизнь. Я не знаю, что бы мы с Марион делали без тебя.
— А вы хотели иметь своих детей?
— Конечно, хотели, но этому не суждено было свершиться. — Чарльз пожал плечами. — Но даже если бы у нас были свои дети, мы все равно хотели бы, чтобы ты была с нами. — Он нежно мне улыбнулся. — Ты была настоящей маленькой феей, и все еще ею остаешься, хотя уже и не такой маленькой. Мы любили тебя и до несчастного случая. — Чарльз всегда называл смерть моего отца «несчастным случаем». Он взял меня за руку. — С чего это ты вдруг, а?
— Я просто подумала, что, быть может, загостилась, — тихо сказала я. — Мне двадцать пять лет. В этом возрасте большинство женщин уже замужем. Вам с Марион, быть может, было бы лучше без меня.
— Это смешно, — с нежностью в голосе ответил Чарльз. — Большинство людей вообще не хотят, чтобы их дети уходили из дому, а именно так мы к тебе и относимся — как к своему ребенку. Чего бы нам хотелось больше всего на свете, так это чтобы ты осталась жить с нами, а когда мы с Марион состаримся, ухаживала бы за нами, давала нам лекарства и вытирала подбородки.
— Если так пойдет и дальше, так и будет, — с облегчением рассмеялась я.
— Но если дойдет до того, что мы не сможем вытирать себе попы, тогда ты должна будешь отдать нас в приют.
Марион вернулась в комнату.
— Это звонил Хэрри Паттерсон. Он приглашает нас в среду в ресторан. Он спрашивал, любим ли мы китайскую кухню, и я сказала, что да. Похоже, на Болд-стрит открылся новый ресторан. Это всех устраивает? Я могу перезвонить ему, если у вас другие планы.
— Меня все устраивает, — отозвался Чарльз.
— Меня тоже. — На следующей неделе Триш выходит замуж. Вряд ли, когда она уедет, у меня будут «другие планы» помимо родительских собраний и различных школьных мероприятий. Пожалуй, пора задуматься о том, чего же я хочу от жизни, иначе меня действительно ожидает перспектива ухаживать за Чарльзом и Марион, когда они состарятся, хотя я вряд ли соглашусь вытирать их попы.
Хэрри Паттерсон так и не женился. Я фантазировала о том, как он встретил на войне девушку, которая потом погибла или вышла замуж за другого. Хэрри, как и его брата Барни, призвали в армию и отправили во Францию. Они служили в разных полках, и Хэрри так и не стал офицером, но они все же встретились на дороге в Дюнкерк. Хэрри направлялся к кораблям, которые перевозили отступающие войска в Англию, а мой отец возвращался в расположение своей части, чтобы удерживать врага, пока его товарищи, включая родного брата, будут загружаться на один из кораблей, пришедших им на выручку.
— Тогда я подумал, что уже никогда не увижу твоего папу, — рассказывал Хэрри, когда мне было лет четырнадцать и я внезапно столкнулась с множеством вопросов, на которые не было ответов.
— Но ты ведь увидел его, правда? — встревоженно спросила я, как будто Хэрри мог изменить историю, просто отрицая ее. Я пыталась представить себе, как мой молодой отец отважно проталкивается вперед, сквозь колонны отступающих солдат. Было ли ему одиноко? Лишь много лет спустя я осознала, что он там был не один, что там было много людей.
