Галина Лифшиц - Невеста трех женихов
– Assassino![8] – догадалась крайне удивленная Светлана. – Ну да. Хашишин – от «гашиш». А потом – асасин… Никогда бы не подумала! Поразительно.
И вдруг кольнуло почти забытое. Перед глазами встало лицо «ее» убийцы, ничего общего с Востоком не имеющее. Вот он убивал. И не одурманивали его ничем. И не ради райского сада. Хотя – за вознаграждение. Одурманенным награда райский сад. Обездоленным – средства для существования. Все одно и то же происходит на белом свете. Тысячелетиями – одно и то же. Жаль только, что именно ей повстречался этот… представитель еще одной вечной профессии. «Стоп, стоп, подожди, – сказала Света себе. – Зачем вообще повторять «рай, рай, райский сад». Это же ложный рай. Дешевая имитация. Типичный для всего земного существования поддельный рай. Достаточно незамутненным взором внимательно посмотреть на его обитателей. Убийцы и продажные женщины. Хорош рай! А куда в таком «раю» девается душа? Как она там себя чувствует? Наверное, как моль, прибитая специальным аэрозольным ядом. Трепыхается из последних сил, пока не обмякнет и не истлеет. Ну да – человеческая душа, потравленная гашишем… Что от нее остается?..»
Света постепенно забиралась в далекие дебри. Интересную историю поведал волшебный садовник!
– Молодец, – хвалил ее между тем Мунир, – сообразила! А то они, макаронники, все гордятся, что всегда первые. А словами чужими пользуются…
Опять он за свое!
Через какое-то время Света, никогда не умевшая долго печалиться, стала ощущать временами непонятную грусть.
Приступы тоски по родному дому накатывали внезапно: то стихи какие-то вспомнятся, то запах знакомый почувствует. У Москвы свой запах, неповторимый. Запах весенней пыли, тополиной ваты, городской бензинной осенней грусти, первого полупризрачного снега…
«Все это кончилось, – говорила Света себе. – Нельзя о прошлом вспоминать. Нельзя назад оглядываться. А то буду как жена Лота, превратившаяся в соляной столп из-за того, что захотела напоследок посмотреть на родной город…»
В Москву не стоило возвращаться. Так Света почему-то чувствовала. «Спешите делать добрые дела!» Вот она и сделала, а в награду получила лестное предложение надежной руки и верного сердца от самого настоящего наемного убийцы. Света всем сердцем ощущала, что он рассказал ей в особую минуту общения полную правду. Доверился из чувства благодарности. Такие, как тот, зря слов на ветер не бросают. Целеустремленный, знающий, чего хочет, привык своего добиваться. Обязательно будет пытаться встретиться.
Поэтому Света никогда не делилась своей тоской по родине с Марио. Заранее понятно, что он бы сказал:
– Ну и какие проблемы? Поезжай на уик-энд, повидайся с подружками, а то давай какую-нибудь из них к себе пригласим, повозишь их по Италии…
А как она могла это сделать? В любой момент ее пребывания в Москве запросто наведается соскучившийся «жених». Кто знает, что у него на уме? Вдруг разозлится и пристрелит, например. Или какие-нибудь пытки придумает.
Никто, кроме Инки и Аськи, конечно, так и не знал Светкиного итальянского адреса, хотя звонила она друзьям часто, но свой телефон никому не могла дать. Опасалась. Да друзья и не просили: все равно не стали бы звонить, денег ни у кого не было международные счета оплачивать.
Напротив, когда муж спрашивал, не скучает ли она, приходилось отвечать, что скучать ей некогда, дел слишком много, чтобы о чем-то постороннем думать. И что в Москву ей в ближайшее время из-за занятости ну никак нельзя. И, кроме того, улететь в Москву – это значит расстаться с ним. А это последнее, чего бы ей в этой жизни хотелось. Тут она совсем не лукавила: их тянуло друг к другу со страшной силой, чем дальше, тем сильнее. Однако, бывало, Марио летал по делам в Москву. Ненадолго. На денек-другой. И сам не хотел, чтоб жена его сопровождала: лишние хлопоты и усталость. Светка соглашалась. Но если бы не тот, вылеченный ею страдалец, летала бы она как миленькая с мужем, плевала бы на усталость.
Но было так, а не иначе.
К тому же в Москве приключилась дикая история с Инкой.
МАРЯ-ЧАН
Зачем только Инке это в голову пришло? Ведь сама же говорила, что будет отдыхать две недели от этих безумных перелетов из конца в конец земного шара, от упаковки чемоданов, ожидания багажа после прилета, противной самолетной еды.
А что делать, если соскучилась по мужу? Разучилась, да никогда и не умела, быть одна. Захотелось сделать ему сюрприз. Вот он один тоскует в Москве, а тут она и – хоп: они уже вместе, и никто не печалится, а совсем даже наоборот. Назовут полный дом гостей, напекут пирогов, будут болтать обо всем на свете, как это только дома в Москве получается, пока усталость не свалит.
Инка и вещей-то никаких не взяла: из дома в дом летела. В маленькую дорожную сумочку на колесиках засунула пакетик с косметикой, свитер, компьютер, чтобы тексты свои править в дороге. Налегке отправилась.
Запирая двери дома, вспомнила о Мале. Раздумывала несколько секунд, возвращаться ли. Вернешься – пути не будет. А без Мали какой же путь? Инка все-таки вернулась, сунула Малю в сумку, посмотрелась в зеркало, как велела примета (если уж вернулась, то хоть в зеркало посмотрись). И все. И успокоилась. Теперь уж точно ничего не забыла.
Малю, мягенькую кудрявую медведицу с печальными глазками, она подарила мужу перед их первой долгой (на целых две недели) разлукой. Он тогда улетал на гастроли в Японию, и решено было, что на этот раз Инка останется дома: опасно казалось лететь сразу после гриппа с высоченной температурой.
Оба горевали от предстоящего расставания. Тогда-то она и увидела в стеклянном шкафчике книжного магазинчика мишутку. Нечасто встретишь игрушку, которая столь явно показывала бы свой нежный характер и способность стать верным другом. Это была хитренькая и игривая медведица: она притворялась пчелкой в полосатых, коричнево-желтых штанишках, в такой же шапочке, из прорезей которой торчали кругленькие медвежьи ушки. К шапочке были приделаны даже коричневые пчелиные рожки-усики с шариками на кончиках. Сразу делалось понятно, что в душе медведица веселая и игривая, только заскучала на своей магазинной полке, вот и загрустила.
Назвали ее Малей, и полетела Маля в Японию, помогать своей мягкой нежностью в нелегких гастролях. Она присутствовала на всех репетициях и концертах, и ничему не удивляющиеся японцы, такие же нежные и деликатные, как Маля, радовались ей и узнавали ее.
В следующий раз Инне уже не пришлось разлучаться с мужем, они летели в Токио вместе. И Маля, конечно, с ними. Она стала уже бывалой, заправской летуньей и спокойно смотрела в иллюминатор на ослепительно-ясное небо и вату облаков внизу. Молоденькие японские туристки восторгались Малей и доставали из сумочек и рюкзачков своих зайчиков, мышек и другую милую пушистую мелочь, чтобы тоже показать им невозможную высоту, на какую они взлетели.
