Барбара Брэдфорд - Помни
— Согласна. В воскресенье, в самолете я сделаю несколько набросков. Думаю, придется еще кое-что почитать, прежде чем я начну писать предисловие. Кстати, я подумала, что… — Тут официант принес кофе, и она замолкла.
— Мерси, — сказали Кли и Ники хором. Потом она продолжила: — О чем это я? Да! Я все думала о том, как нам организовать работу. Может быть, тебе придется по вкусу мысль провести пару суббот и воскресений в Нью-Милфорде, у моих родителей, когда ты приедешь в Нью-Йорк в конце месяца. Отец несколько лет назад построил студию на лужайке напротив дома. Мне кажется, лучшего места для работы не сыскать. Мы могли бы расположиться там на просторе, разметить снимки, сверстать их по порядку. Там есть удобные для этого карточные столики.
— Звучит заманчиво, но твои родители, разве они работают не в студии?
Ники покачала головой и рассмеялась.
— Отец построил мастерскую для мамы, в подарок, так сказать. Он думал, что ей понравится в ней, потому что там просторно, много воздуха, тихо и спокойно.
— И ей понравилось?
— Нет. По правде говоря, там оказалось слишком уж спокойно. Уже через месяц она перебралась обратно в дом, в комнатенку рядом со спальней, сказав отцу, что ей удобнее писать в комнате, где она проработала много лет. Думаю, отчасти так оно и было на самом деле, но, зная мою матушку, могу утверждать, что ей просто нравится находиться в центре ежедневной суматохи. Наверное, когда она пишет длинные сложные книги, одиночество становится ей в тягость — без отца, домработницы, телефонов и шумного дома.
— А отец там работает?
— Редко. Мне кажется, он тоже хочет быть поближе к матери и к семейной жизни, как и она сама. Он скрипит пером, точнее, тюкает по клавиатуре компьютера в библиотеке — там он пишет все свои статьи, а библиотека соседствует с кухней. Так что всегда можно заглянуть туда, выпить чаю или кофе и покалякать с домработницей Энни или садовником Бертом. Короче, я хочу сказать, что мы распрекрасно устроимся в студии. Если ты не против.
— Я-то нет. А твои родители?
— Ну что ты! С тех пор как вы познакомились в Париже в прошлом году, они от тебя просто без ума.
— А их дочь?
Ники сняла темные очки и долго, испытующе смотрела на Кли. Потом спросила с напускной застенчивостью:
— А что их дочь?
— Она тоже без ума от меня?
— О, да!
— То-то же.
Без всякого сомнения, она без ума от Клиленда Донована.
Кли наклонился через стол и взял руку Ники.
— Последние несколько дней были замечательные, — прошептал он. — Совершенно необыкновенные, по крайней мере для меня. Я хочу что-то сказать, касающееся нас с тобой, о том, какие чувства я испытываю к тебе, дорогая. Я…
— Не надо ничего говорить, Кли, — перебила Ники тоже тихо. — Пожалуйста, прошу тебя, не сейчас, еще не время. — Она осторожно высвободила руку и откинулась на спинку стула. Вид у нее был серьезный.
— Почему нет? — озадаченно спросил Кли.
Ники ответила не сразу.
— Я хочу, чтобы то, о чем ты говоришь… чтобы мы… не торопились… Я не хочу, чтобы ты… Нет, не то. Я не хочу, чтобы ты или я сказали сейчас нечто такое, о чем, может быть, придется пожалеть. Я хочу, чтобы ты, прежде чем что-то скажешь мне, был бы уверен. И я хочу быть уверенной. Уверенной в том, что на самом деле чувствую по отношению к тебе.
— Но я уверен, — начал было Кли и замолк, вдруг сообразив: она боится клятв, потому что первая ее помолвка закончилась неудачно. — Я понимаю тебя, Ники, ты права. Кругом права. Я знаю, какую боль причинил тебе Чарльз Деверо. — Слова эти слетели с языка против его воли. Он запнулся и молча взглянул на нее в смущении, чувствуя отвращение к самому себе.
Секунду она изумленно смотрела на него, потом лицо ее померкло, стало безжизненным. В одно мгновение оно словно окаменело. Не сказав ни слова, Ники отвела взгляд в сторону.
Кли вновь взял ее руку, крепко сжал пальцы, лихорадочно пытаясь сообразить, чем поправить дело. Чурбан безмозглый, так обидеть человека — это уметь надо!
— Посмотри на меня, Ник.
Она медленно повернула голову; взгляды их встретились.
— Прости меня, — сказал он. — Я очень виноват. Мне не надо было произносить это имя.
— Да нет, ничего, все в порядке, — ответила Ники, помедлив секунду-другую, и печально улыбнулась. — Правда, ничего. Просто я не люблю вспоминать о нем. Что бы я ни делала, память тянет за душу. Ладно, что было, то было и быльем поросло. Он в прошлом. Я же предпочитаю думать о будущем.
— Не могу не согласиться. — Кли глубоко вздохнул, желая лишь, чтобы чувство неловкости улетучилось как можно скорее.
— Ты выглядишь ужасно, — сказала Ники. — Не убивайся так, прошу тебя. Ну что такого в том, что ты вспомнил о Чарльзе? В конце концов, ведь мы с ним были помолвлены.
— Временами я бываю чертовски глуп.
— Мне так не кажется. — Грусть, омрачившая ее милые глаза, рассеялась, и она улыбнулась, потом взяла чашечку. — А кофе остыл, — заметила она ровным тоном. — Закажем еще, да погорячее?
Кли кивнул, жестом подозвал официанта, потом сказал:
— Помнится, ты говорила, что хочешь раздобыть для своей матери провансальских тканей. Я знаю один магазинчик в старом городе, где ты найдешь то, что нужно. Если хочешь, они смогут переслать покупку в Штаты.
— Чудесно.
Ники стала рассказывать, какие подарки она хотела бы купить и для кого, и, к его огромному облегчению, голос ее вновь оживился, стал таким, как всегда.
Покинув через некоторое время кафе, они отправились в старый город. Они бродили по крохотным, узеньким улочкам, разглядывая витрины новых роскошных магазинов и старинных лавок, торгующих ликерами, сырами, товарами местного производства и причудливыми изделиями мастеров-ремесленников.
Кли отвел ее в студию глиняной миниатюры Фоке. Крохотные статуэтки местных крестьян, вылепленные из глины и обыкновенного теста, ярко расписанные, были как живые. Ники приобрела для отца целую коллекцию. После того как Кли представил ее Полю Фоке, одному из лучших мастеров этого жанра, они еще с полчаса наблюдали за его работой, а потом отправились в кондитерскую лавку за миндальным печеньем. По словам Кли, эти сладости были любимым лакомством Амелии, и Ники купила для нее целую коробку, вдобавок к шелковому шарфу, который приобрела еще накануне, когда Кли возил ее в Сен-Реми.
Чуть позже они побывали в магазине Сулейадо. Там Ники выбрала несколько отрезов традиционной провансальской расцветки и договорилась, чтобы их отправили ее матери в Нью-Йорк. Потом она купила записные книжки в обложках из похожих тканей в подарок подругам, кучу передников и других безделушек.
Они долго гуляли по булыжным мостовым, заходя во всевозможные магазинчики, иногда лишь только для того, чтобы проникнуться их атмосферой. В одной из таких лавчонок Ники купила эссенцию лаванды и пакетики сушеной лаванды и прочих провансальских трав.
Пока покупки заворачивали, она повернулась к Кли и с улыбкой сказала:
— Все это можно приобрести и в Нью-Йорке, не правда ли? Скажем, у Блумингдейла? И все-таки это совсем не то, что привезти подарки отсюда.
— Конечно, — согласился он, принимая пакет из рук хозяина. — Пошли, я хочу показать тебе местечко под названием д'Альбертас, там очень забавно, а потом мы отправимся на ферму, чтобы успеть к обеду.
— О Господи, только не за стол, — застонала Ники.
Кли взял ее под руку и повел к старинной площади.
— Кстати о еде, — сказал он, — я попросил Амелию приготовить легкий обед: зеленый салат, холодного цыпленка и фрукты. А ужинать я приглашаю тебя в совершенно особенное место.
— Куда же? — Ники метнула на Кли быстрый взгляд.
— Это довольно известное заведение, там собирается народ со всего света. Очень элегантное. Если ты не привезла с собой вечернее платье, то лучше купить его сейчас. Здесь есть несколько хороших магазинов.
— С этим все в порядке, Кли, я захватила пару шелковых платьев. И жемчуг. Так, на всякий случай. Так что можешь вести меня куда угодно.
В спальне Кли стоял приятный сумрак, яркое полуденное солнце, как ни старалось, не могло пробиться сквозь деревянные жалюзи на окнах; от вентилятора под потолком веяло прохладой.
Они лежали на постели бок о бок, чуть соприкасаясь телами, в изнеможении от любовного безумия. Кли привел ее сюда после обеда — отдохнуть, — сказал он, но мгновением позже произошло неизбежное. Кли стал целовать и ласкать ее, она ответила горячо и страстно, как и всегда, стоило лишь ей почувствовать ни с чем не сравнимое прикосновение его рук. Они раздели друг друга, и едва их нагота стала явью, Кли стремительно привлек ее к себе, и возобновилось нежное неистовство.
Только тут Ники пронзила мысль: как странно, они знают друг друга уже два года, но у них ни разу не шевельнулась мысль, что близость меж ними так возможна. Теперь, вот уж несколько дней, они все не могут насытиться друг другом — стоит оказаться наедине, как руки сами знают, что делать.
