Мейв Хэран - Иметь все
Во всяком случае, в это воскресенье им не грозят скучные вечеринки с выпивкой. Они едут на обед к Джинни, куда Мел и Бритт приглашены тоже.
Мел изучала лежащее на подушке рядом с ней лицо Гарта, ища на нем признаки сожаления. Сначала она хотела потихоньку уйти, пока он не проснулся, чтобы не видеть, как он открывает глаза, замечает ее и испытывает желание, чтобы ее здесь не было… Но пока он мирно спал и был так красив, что она не могла заставить себя встать и уехать на обед к Джинни. На секунду она подумала о том, чтобы пригласить и его тоже. Однако на нынешней нежной стадии их отношений безжалостного внимания и пристального интереса ее подруг может оказаться достаточно, чтобы убить все в зародыше.
Она не помнила в деталях, как они оказались в постели. Помнила только, что подвезла его в своей машине и что по дороге они яростно спорили. Мел сказала ему, что если говорить откровенно, то он и Лиз хотят отбросить женщин на двадцать лет назад.
– И все же вы не убедили меня, – сказал он в ответ, включил ей указатель левого поворота и показал рукой на автостоянку у сверкающего огнями винного бара с названием «Икота», который был битком набит богатыми арабами и автодельцами. Шампанское оказалось отвратительным на вкус и ошеломительно дорогим. Они выпили две бутылки. А она все еще не была окончательно убеждена его аргументами.
– О Боже, – промолвил Гарт с притворным отчаянием, – ну что я еще могу сделать, чтобы убедить вас?
Он остановил такси и, даже не посоветовавшись с ней, назвал шоферу свой адрес.
В такси она чувствовала себя, как жадный ребенок в гостях: на столе так много вкусного, что хочется съесть все. В волнении даже забыла про свое железное правило: никогда не соглашаться посещать дом мужчины, всегда настаивать, чтобы идти к ней. Снимая платье, Мел всегда чувствовала себя такой уязвимой, что единственным способом ощутить себя в безопасности было оказаться там, где она сама могла обставить сцену: освещение сделать мягким и щадящим, возле постели повесить кимоно, которым можно укрыть то, что некрасиво, быть уверенной, что в комнату не войдет вдруг кто-то посторонний.
Однако сразу за входной дверью квартиры Гарта Мел забыла обо всем, кроме того, как страстно она хочет его.
И Гарт оказался откровением.
Он знал, казалось, инстинктивно, чем ее можно довести до исступления. Она помнила, что сначала ей было любопытно, где он научился всему этому, но потом это перестало ее интересовать. Возможно, что нынешние девицы последовали совету «Фемины» и выкладывали своим партнерам, чего они желали бы в постели. Но, будучи редактором библии современных девушек, сама Мел решалась самое большее на то, чтобы попросить мужчину в постели погасить свет.
Обнаженный, он оказался еще более восхитительным, чем она могла предположить. Если все новые мужчины таковы, то жаль времени, потраченного ею на старых.
И все же, рассматривая сегодняшним утром его лицо на подушке, она чувствовала, как что-то беспокоило ее, какой-то маленький гвоздик застрял на самом дне ее сознания. И наконец она вытащила его на поверхность. Это было ощущение, что, несмотря на наслаждение, которое они дали друг другу, между ними все-таки сохранилась какая-то дистанция. Словно все эти действия, столь невыразимо приятные и дающие такое удовлетворение, были порождены не страстью, а искусством.
– Он сделал что-о-о?!
Обводя взглядом подруг, Лиз постаралась скрыть изумление в своем голосе. Все они собрались у Джинни на непринужденный обед, но вместо этого шло представление «Кама Сутры» с Мел и ее новым дружком в главных ролях.
Боже, сказала себе Лиз, ты явно лицемеришь. В самом деле, возможно, что в ней просто говорила зависть. Хотя бы из-за того, что они с Дэвидом в «позе проповедника» уставали буквально через пять минут. Приятно было вспомнить, что однажды они занимались этим по всему дому: на лестнице, на кухонном столе и, о чем она не могла вспомнить без улыбки, на гладильной доске, сняв с нее филипсовский утюг с отпаривателем. Но, разумеется, все это было до Рождества Христова. До рождения детей.
Ей было интересно, как воспринимают это другие. Джинни нервно наблюдала за детьми, плескавшимися в надувном бассейне на другом конце сада. Но те, конечно, производили слишком много шума, чтобы что-нибудь услышать. Гэвин озорно улыбался и старался поймать ее взгляд. Джинни обернулась к нему, и он подмигнул ей. Если судить по этому их обмену взглядами, они тоже, должно быть, славно провели ночку.
Лицо Дэвида выражало неодобрение. Ему не нравилась Мел. Он считал ее грубой и бесчувственной. Он прав, конечно, но это и делает ее Мел.
Бритт сидела слегка в стороне. Презрение на ее лице было написано так же явно, как пишут надписи на майках. Она считает, вероятно, что ее шведское происхождение делает ее экспертом в области секса, язвительно подумала Лиз.
На секунду взгляд Лиз задержался на ногах Бритт. Они вылезали из ее модных шорт, длинные, золотистые и вызывающие. Их загорелую гладкость не нарушал ни один волосок. Интересно, как часто она мажет их кремом, подумала Лиз, тщательно пряча свои, вдруг напомнившие ей ощипанного цыпленка, под платье, и надеясь, что никто, особенно Бритт, не заметил этого ее движения. И как она ухитряется так загореть? Солнечные ванны или перерывы в сексе во время уин-эндов в Акапулько?
Бритт всегда спешила в какое-нибудь солнечное местечко с мужчиной, о котором они раньше ни слова не слышали. Мужчин она предпочитала состоятельных, пожилых и преимущественно женатых. В этом случае подарки были дороже. Они дарили ей белье от Дженет Рейджер, дорогие часы, приглашали ее в шикарные отели, где тебе подают махровый белый халат. И не возражают, если ты прихватишь его с собой. А один из ее любовников, вспомнила Лиз с улыбкой, снял для Бритт даже квартиру с собственной оранжереей. Лиз, теснившаяся тогда втроем в однокомнатной квартирке на Эрлз Корт, спрашивала себя, почему она должна жить рядом с психами и в запахе дешевых духов, когда у Бритт три комнаты и просторный туалет.
Лиз еще раз посмотрела на ноги Бритт. Когда у тебя маленькие дети и работа, маленьких удовольствий вроде солнечных ванн и бронзового загара ты лишаешься прежде всего. Почему мы чувствуем себя более уверенно с гладкой кожей, спрашивала себя Лиз. На недавней пресс-конференции она была убеждена, что кто-нибудь обратил внимание на мохнатые подмышки под ее дорогим новым костюмом. И у тебя нет выбора, твои подмышки – не подмышки феминистки, а просто неухоженной, затюканной, падающей от усталости женщины.
Худшие из всех, какие только можно себе представить.
