Татьяна Ковалева - С тобой навсегда
«А может, он пьян?»
Опять склоняюсь к его лицу, принюхиваюсь. Нет, ничем таким не пахнет… Скорее пахнет «тик-таком» или чем-то в этом роде — приятным. Приходят в голову мысли о том, что опьянение может быть не только алкогольным, но и наркотическим. В совершенно ясном сознании под колеса же не полезешь! Но тут я вспоминаю, как быстро гнал машину Кандидат… и как неслышно работал двигатель.
Для вящей уверенности еще раз ощупываю левое бедро мужчины. И в этот момент он стонет — видимо, от боли; ушиб дает себя знать.
Я привстаю с колен. Замечаю, что они болят у меня — глубоко в кожу через чулки впились песчинки. Теперь я знаю, что чувствуют дети, которых чересчур строгие родители за шалости ставят на гречневую крупу коленями.
Но я и мои ощущения — сейчас дело десятое.
Пытаюсь за плечи приподнять пострадавшего, привести его в чувство. Успокаиваю.
Возможно, успокаиваю я больше саму себя, чем его:
— Все будет хорошо! Это только обморок! Жить будем…
«Мне бы помог кто-нибудь! — я оглядываю пустынную в этот час улицу, тусклые фонари. — Ну Кандидат! Ну трус! Как резво смылся! Разве не подлец?»
Стараюсь растормошить мужчину:
— Очнитесь! Очнитесь же!..
Я все-таки приподнимаю его за плечи. Голова его запрокидывается назад, дыхание вырывается с хрипом. Хрип этот пугает меня. Я плачу от страха и бессилия. Я поддерживаю пострадавшему голову, как поддерживают голову новорожденному. Потом присаживаюсь на корточки, думая о том, что платье мое вот-вот разойдется по шву.
Осторожно опускаю голову мужчины себе на бедро. Он дышит ровно, но все еще не приходит в себя.
Сижу так некоторое время. Жду чего-то. Не отдавая себе отчета — чего именно? Помощи, наверное. Конечно, помощи. Когда-нибудь кто-то пройдет по тротуару. Я попрошу позвонить в травматологию… Или проедет по проулку автомобиль. Я попрошу отвезти нас… нас… с этим человеком в ближайшую клинику.
«Сейчас бы капельку нашатырного спирта…»
Вдруг слышу: действительно урчит тихонько мотор. Приближается какая-то машина. Вот свет фар вырывается из-за поворота. Этот свет ослепляет меня. Машина останавливается рядом, негромко хлопает дверца. Я, на некоторое время ослепленная, не вижу вышедшего к нам водителя. Понимаю только, что он растерянно топчется рядом. Наконец вижу ноги его в свете подфарников, вижу знакомые туфли с оборванными шнурками…
Вот слышу и голос его очаровательный, немного гнусавый:
— Люба, извини! Я просто испугался… и не мудрено… Но я же вернулся… Ты же видишь меня! Вот он я… Чего ты молчишь, Люба? Он что… умер?..
Голос осекся.
Теперь я хорошо вижу Кандидата. Он бледен, как смерть. Он медленно пятится к машине…
«Сейчас точно укатит! И на этот раз — совсем!»
Я говорю:
— Успокойся! Он жив… Обморок.
— Жив… — облегченно выдыхает Кандидат и перестает пятиться. — Ну конечно, жив!
— И даже как будто переломов нет. Нашатырь нужен. У тебя же в машине должна быть аптечка.
— Сейчас, — Кандидат бросается к «мерседесу», все переворачивает в салоне, потом вылезает на тротуар и разводит руками. — Нет аптечки. Не знаю, куда подевалась… Всегда была — валялась сзади. А сегодня… Все как-то не ладится сегодня.
— Ладно, — вздыхаю. — Надо отвезти его куда-нибудь. В больницу. Не сидеть же здесь.
— Сейчас, сейчас! — суетится Кандидат. — Отвезем. Но только не в больницу. Сама понимаешь… Тем более, говоришь — простой обморок. По щекам надаем! Есть такой метод. Или можно ухо накрутить — тоже приводит в чувство. В больницу не надо. Зачем в больницу? Там какой-нибудь умник номера запишет. Потом прав лишат. А куда я без машины? Мне же ходить трудно…
«Ах, вот оно что! Действительно! — усмехаюсь. — В этом направлении я и не подумала!»
— Как представлю себя в общественном транспорте… — все еще ноет Кандидат над пострадавшим. — Мне от одной такой мысли дурно делается!
Мы подхватываем мужчину: Кандидат — под мышки, я — за ноги; укладываем его на заднее сиденье. Я сажусь тоже сзади — придерживаю голову пострадавшего. Я все боюсь, что ему будет трудно дышать. Еще я побаиваюсь, что есть черепно-мозговая травма. Вдруг откроется рвота, и он захлебнется…
Кандидат садится за руль, едет куда-то. Непрерывно бубнит себе под нос:
— Как он выскочил — подлец! Извини, конечно! Да прямо под колесо. Я и ехал не быстро. Я вообще никогда не езжу быстро… Все так неожиданно случилось! Но я не виноват! Это он! Надо же осмотреться, прежде чем дорогу переходить.
Выезжаем на центральные, ярко освещенные улицы.
В свете фонарей я могу рассмотреть пострадавшего как следует. Вроде бы ран нет. Нет даже сколько-нибудь заметных ссадин. Кажется, легко отделались… Дышит ровно. Такое впечатление, что спит. Пожалуй, немного бледен.
Я внимательно разглядываю лицо.
«Симпатичный! Хорошо, со вкусом одет. Просто, но с лоском каким-то… Нежная золотая цепочка на шее».
Взглядываю на Кандидата:
— Слышишь, Вениамин, по-моему, это не наш…
— В каком смысле?
— Думаю, он иностранец.
Черчиллевские щеки вздрагивают и отвисают, кажется, до самой груди:
— Этого нам еще не хватало!
Я презрительно хмыкаю:
— Ну уж выбирать не приходится. Выбрали уже… на переходе.
Кандидат реагирует мгновенно:
— Не было там перехода.
— Был, был… — киваю я с довольно язвительной улыбочкой; мне хочется посильнее запугать Кандидата — хоть так наказать его за наезд.
— Хорошо — был. Но мы никому не скажем.
«Ах, как это на него похоже!»
В это время незнакомец начинает шевелиться. Глаза его слегка приоткрываются — мутные, невидящие. Но приоткрываются лишь на пару секунд. Мужчина роняет несколько почти бессвязных фраз… явно не по-русски. И опять отключается. Кандидат оборачивается на мгновение:
— Язык не финский.
— Нет, не финский.
— Это идиш или немецкий.
— Идиш — тоже немецкий, — поправляю я. — Диалект.
— И все же… Откуда он?
Я не отвечаю. Не считаю необходимым. Хотя отлично слышала, что пострадавший говорил по-немецки. И даже поняла, что он говорил. Он говорил что-то про приятные воспоминания. Если, конечно, я уверена, что Erinnerung — это по-немецки воспоминание? А я уверена в этом так же, как уверена в том, что полная фамилия моя Игумнова-Штерн.
Но у меня нет ни малейшего желания ставить Кандидата в известность, что я владею немецким так хорошо, как он, пожалуй, не владеет идишем. Ведь даже Вере и Надежде, с которыми бок о бок живу уже много лет, я ни словом не обмолвилась о своих немецких родственниках. Они и понятия не имеют, что я наполовину немка. И Кандидат не будет иметь о том понятия. Не достоин он того, чтоб пускать его в свой мир.
