Элла Фельдбуш - Найти в себе силы
— Мы Свете обзвонились. Там трубку никто не берет. Всю ночь — ни ее нет дома, ни мамы. Так что стряслось?
Именно на этот вопрос было труднее всего ответить. Ляля несколько раз пыталась начать, но тщетно. Сказать правду было невозможно. Нельзя, и все тут. Язык не поворачивался.
— Мам, правда, не волнуйся. Меня сбила машина, — выпалила она неожиданно для самой себя. — Но ничего серьезного. Я жива и здорова.
В трубке стояла тишина.
— Але-але, мам, ты здесь?
— Я здесь, доченька. — Голос дрожал еще сильнее. Чувствовалось, что мама изо всех сил сдерживается, чтобы не разрыдаться. — В какой ты больнице?
— Я сама точно не знаю. — Ляля огляделась по сторонам и заметила уже знакомую медсестру, разбиравшую медицинские карты больных. Добрая женщина тут же согласилась помочь. Она продиктовала Алле Николаевне адрес, а затем показала девушке кабинеты врачей, где ей предстояло пройти осмотр.
После того как все анализы были сданы, Ляля оказалась перед дверью гинеколога. Раньше ей в такой кабинет приходилось попадать всего раз: во время обязательного для старшеклассниц осмотра. Теперь ей туда прямая дорога… Ляле только сейчас пришло в голову, что она вполне могла забеременеть от насильников. «Какая это будет ужасная несправедливость! Интересно, через какое время можно определить беременность?» Что ж, именно тут ей все и скажут. Немного помявшись у двери, она постучалась.
— Входите! — ответил женский голос.
Ляля робко приоткрыла дверь и зашла.
— Смелее, девушка, я не кусаюсь. Проходите, давайте карточку и ложитесь.
Ляля медленно вскарабкалась на специальное кресло и, пока врач внимательно изучала ее карточку, с легким ужасом рассматривала гинекологические инструменты, разложенные в ряд на столике. Тогда, в школе, врач объяснил, что этими жуткими приспособлениями, казалось, взятыми из арсенала инквизиторов, смотрят только женщин, уже ведущих половую жизнь. Лялька, помнится, мысленно посочувствовала Светке. Но теперь… Чем дольше девушка изучала стальные крючочки и лопаточки, тем сильнее становился ее ужас. Захотелось убежать, но было уже поздно — врач надела перчатки и подошла к креслу. Ляля сжалась в комок.
— Да не бойся ты так, расслабься, — принялась она успокаивать Лялю. — Понимаю, тебе страшно, но я больно не сделаю. — И врач начала копаться в щипцах и зеркалах.
Услышав лязганье металла, Ляля зажмурилась. Потом ощутила прикосновение чего-то холодного. Истерзанные ткани словно пронзило током. За последние часы она уже успела привыкнуть к боли и принимала ее безропотно, будто та превратилась в неотъемлемую часть жизни. На этом обследование не закончилось: странные эти гинекологи — им лишь бы покопаться там, где не надо… Но именно «там, где не надо» было больнее всего. Ляля сжала зубы, чтобы не закричать. Голос врача вернул ее к реальности:
— Ну что я могу сказать? Плева порвана, есть небольшие влагалищные и анальные разрывы, но следов спермы не вижу. Возьму мазок, а там видно будет.
— Я не забеременею? — Вопрос сам собой сорвался с языка.
— Нет, думаю, нет, хотя надо будет еще анализы посмотреть. Видимо, они о контрацепции позаботились. Хорошо, конечно, а то мало ли чем заразить могли. Но в суде тебе сложнее будет…
Ляля не желала слушать про суд и тут же задала следующий вопрос:
— А… а плева? Она может обратно срастись?
— Нет, это процесс безвозвратный. Не переживай, сейчас не девятнадцатый век. Муж любить будет — все поймет.
Когда малоприятный осмотр закончился, Ляля спустилась на кафельный пол и поспешно сунула ноги в тапочки. Спасибо Анне Павловне, которая умудрилась их где-то добыть, пусть тапки и были велики на три размера. Пока врач писала что-то в карте, Ляля подошла к зеркалу, висевшему над умывальником, — больше в больнице ей зеркал нигде не попадалось. Увидев свое отражение, она вздрогнула. Девушка, смотревшая на нее, была совершенно неузнаваема. Куда делись уверенный взгляд, озорная улыбка, гармоничные черты? Покрытое множеством ссадин и кровоподтеков лицо вздулось, переносица выпирала, веки посинели, покрасневшие белки покрылись сеточкой разорванных сосудов. Под глазами чернели два огромных синяка с фиолетовым ореолом, на нижней губе багровела царапина. Ляля закрыла лицо руками, не желая на себя смотреть, и тихо вышла из кабинета.
В коридоре заплаканная девушка наткнулась на Анну Павловну.
— Ну что разревелась? — Она погладила Лялю по спине. — Самое страшное позади.
— Да-а… — Ляля зашмыгала носом. — Я такая… стра-а-ашная…
— Ничего, синяки за неделю пройдут. Главное — руки-ноги целы, и голова на месте. Через месяц оправишься и заживешь как прежде.
В последние слова верилось с трудом. Ляля сомневалась, что когда-нибудь вернется к своему размеренному и беззаботному образу жизни. Прежняя картина мира разрушилась в одночасье. В голове царил хаос, вместо ясности и простоты — туман, темнота, неопределенность. А медсестра тем временем продолжала:
— Я сейчас пойду капельницы ставить, если хочешь, можешь со мной; — Как человек опытный, Анна Павловна знала, что в Лялином состоянии оставаться наедине со своими мыслями страшно.
Она угадала. Ляля руками и ногами ухватилась за возможность отвлечься, раствориться в больничной суете. Однако очень скоро девушка пожалела, что не осталась у кабинета. Уж больно много пришлось узнать горьких историй пациентов…
В одной из палат Ляля увидела молоденькую девчушку. Ее длинные светлые волосы разметались по подушке. Она ворочалась, что-то говорила в полубреду. Доставая очередную одноразовую иглу, Анна Павловна скорбно вздохнула:
— Смотри, миниатюрная-то какая, больше двенадцати с виду и не дашь. Отчим избил. Да как избил! У нее же позвоночник сломан. Может, теперь никогда на ноги не встанет. Неизвестно. Скоро на операцию повезут. Как только мать с таким извергом связалась?!
Тут у входа в палату раздался скрип: туда закатывали очередного пациента. Повернув голову, Ляля узнала мальчика, на которого наткнулась недавно в коридоре. Сейчас глаза у него были закрыты.
— А с ним что?
— И не спрашивай! — махнула рукой Анна Павловна. — Вряд ли выкарабкается. Отец — майор милиции. Ребята с папкиным оружием возились. И ведь не малыши уже, лбы здоровые, скоро школу оканчивать. А друг взял да на курок нажал: думал, на предохранителе стоит. Вот тебе и предохранитель. Эх… Даже если этого спасут — другу колония светит. У обоих ребят жизнь по глупости поломана.
Капельницы больше требовались в коридорах, чем в палатах. В углу из-за нехватки коек поставили маленькую, почти детскую кроватку. И на ней вполне помещался сухонький старичок. Он повернул к сестре лицо, и Ляля ахнула: кожа была покрыта уродливыми темными пятнами ожогов. Один глаз не открывался, брови сожжены. Он охнул и перевернулся на другой бок.
