Измена. Знай свое место! - Айрин Лакс
Я смотрю на распечатанное и увеличенное изображение. Снимок стоп-кадра с видео, записанного камерой.
Оказывается, камеру сосед установил совсем недавно. Нам повезло, потому что записи автоматически стирались раз в месяц.
На видео было заснято, как неподалеку притормозила машина. Из нее вышли двое — мужчина и женщина.
Сначала мужчина ходил вокруг забора нашего дома, заглядывая в окна. Пришел кое к каким выводам и начал возиться возле машины Дины. Мужчина в толстовке и капюшоне, женщина стояла боком.
Я пригляделся к изображению, но со вздохом отложил его в сторону. Слишком нечеткая картинка получилась. Единственное, что мы поняли, это рост женщины и ее телосложение, плюс прическу.
Миниатюрная, стройная, темноволосая женщина.
Это могла быть любая…
Помня ситуацию в кафе, я задаюсь вопросом, могла ли Лиля быть этой женщиной на фото?
Могла ли она, так долго сохнущая по мне, желать смерти моей жене?
Ответ однозначен, она могла.
Так же, как смогла обмануть доверие дочери и прилечь ко мне голой, наделать разнообразных порочащих фотографий.
Амалия клялась со слезами на глазах, что она не подозревала о таком сюрпризе от матери. Лилия сама заглянула к ней в гости, дочь отлучилась на разговор в другую комнату.
Так рассказала мне дочь.
У меня нет причин не доверять ей, потому что она при мне позвонила Лиле, обругала ее со слезами. Мать и дочь поссорились.
Как она извинялась… Как просила простить ей эту оплошность!
— Мне так стыдно, папа. Так ужасно стыдно.… Я ведь не хотела, чтобы между мной и твоей первой семьей встал какой-то барьер! Я… Я всего лишь подружиться хотела и с братишкой, и даже с твоей женой! Простиии меня! Простиии…
Дина заявила, что не верили бы Амалии, мол, она слишком
Могла ли Амалия так изображать раскаяние?
У меня голова трещит по швам!
— Что дальше?
— Дальше мы проверим все данные ещё раз.
Каплунов, знакомый из полиции, разъясняет мне дальнейшие действия.
— Серега, это были просто мысли вслух, — отмахиваюсь я, закурив сигарету. — Ничего больше.
— Проверка данных по аварии твоего сына займет время. Плюс, знаешь же, как у нас все работает. Бюрократический аппарат бывает неповоротлив.
— Да ты уж его пни для ускорения, Каплунов. Я за ценой не постою.
— Сделаю. Уже перепроверяют все, но на твоем месте я бы ещё за этими дамочками приглядел.
— За этими дамочками? — уточняю я.
Каплунов кивает и смотрит мне прямо в глаза.
— Я могу быть с тобой честным?
— Мы в саду на одном горшке сидели, — усмехаюсь. — И первый раз вместе пробовали сиги. Помнишь?
— Ещё бы не помнить. Мне было семь! Я потом блевал дальше, чем видел, и неделю ел и, прости, даже срал стоя. Вот так, чуть-чуть согнув ноги в коленях над унитазом. Потому что нас с сигами запалила мамке и пожаловалась бате. Батя меня выпорол ремнем. Солдатским, — вздыхает Каплунов. — Рука у моего бати была тяжёлая. И ремень — с бляхой.
— Да уж, тебе досталось.
— Ещё я помню, как ты мне подорожник таскал. Вот только подорожник ничем не помог жопе, почерневшей от побоев.
Ржем.
И смех, и грех…
— Да, ты можешь быть со мной честным, Каплунов, — вздыхаю, чувствуя, что друг детства выдаст мне неприятную правду.
— Скажу сразу, я тебя не осуждаю и все в таком духе. Но судить со стороны всегда проще. К тому же у меня уровень критического мышления гораздо выше, как и степень недоверия. Плюс профессиональная насмотренность.
— Ни к чему были эти лирические отступления. Ты же все это сказал просто для того, чтобы не назвать меня последним долбаном, поверившим бабе на слово.
— У тебя был ещё якобы весомый аргумент. Родимое пятно, — говорит Каплунов, как-то подозрительно хрюкнув.
Пригляделся, сука, ржет! Реально надо мной ржет!
— Тебе смешно?!
Поднимает на меня спокойный взгляд, в котором плещется небольшая искорка иронии.
— Сорян, как говорится, но я видел и не такое рисовали, и… Не буду говорить, работа у меня собачья, чего только не насмотришься! Каких только мошенниц я не повидал! Такое расписывали и изображали, что даже Иисус бы расплакался. Потом даже самым близким не веришь…
Пока разговариваем с Серегой, листаю ленту сторис в телеге.
Вот статус Тимура. Лежит на песочке, и по левую сторону от него — стройные загорелые женские ножки.
Меня аж подкидывает в кресле!
Эти ножки я узнаю из тысячи…
Мы много спорили о том, что Дине и Дамиру нужно уехать. Вот и… уехали. Не сказав ни слова.
Значит, мне она даже «прощай» напоследок не сказала, а этого… посвятила, да?
Не просто посвятила. Они отдыхают вместе.
Да йоп.. может быть, они уже любовники?!
Так мучительно ревностно мне не было ещё ни разу.
— Каплунов, ускоряйся, слышишь?! Ускоряйся, твою мать! У меня жену уводят! Из-под носа… Ещё не разведенную, млять.
— Не уводят. Строго говоря, ты сам ее просрал.
— Каплун, ля. Молчи.
— Ты сам сказал, не нужны лирические отступления. Вот и поговорим без лирики. Такую женщину продолбать… Это надо уметь, Рус.
— Знаешь. Ты давай… Своим фронтом работ занимайся, а я… своим займусь. Проверю кое-что!
— Давай только осторожнее, ок? Не спугни там…
— Я сама осторожность.
***
Немного позднее
— Спасибо за кофе, Лиля. Очень вкусно.
— Я… Очень старалась, — воркует и тянется пальцами к моему запястью, будто невзначай задев его, подкладывая на тарелку десерт.
— Я пришел поговорить о дочери.
— Она так злилась на меня, — вымученно улыбается Лиля, зевнув. — Так злилась.
— Спать хочешь? Я не слишком поздно?
— Ах нет, не поздно. Просто это все успокоительное, от него меня клонит в сон. Наверное, нужно налить себе кофе покрепче и сон, как рукой снимет.
— Не знал, что ты принимаешь успокоительные.
— Я перенервничала после разговора с Ами, — шмыгает носом Лиля. — Впервые мы так крупно поссорились, никак не могла заснуть. День-два, на третий сдалась.
— Лучше бы ты
