Я всё ещё люблю тебя - Вероника Ольховская
Тишина. Оглушительная и томительная тишина воцарилась в салоне. Она нервировала меня, доводя и без того высокое напряжение до предела.
Пытаясь хоть как-то снизить градус давления, я потянулась к магнитоле и включила радио. Полившаяся из динамиков мелодия вызвала улыбку. Оказалось, Филипп до сих пор слушал нашу любимую частоту — именно она стояла первой в списке сохранённых.
— Привычки не меняются, правда? — словно прочитав мои мысли, усмехнулся Северов.
— Да, — сквозь зубы ответила я. — Мне казалось, твои музыкальные предпочтения изменились.
— Я не об этом, — тихо вздохнув, Филипп украдкой посмотрел на меня. — Машина моя, а хозяйничаешь в ней ты. Что тогда, что сейчас…
— Разве это проблема?! — скрестив руки на груди, несдержанно спросила я. — Всяко лучше, чем слушать стук колёс…
— Не рычи, — мягко улыбнулся Филипп. — Я же не против. Просто вспомнил прежние, счастливые времена…
Странно признаваться, но первые годы нашего брака, действительно, были счастливыми. Мы проводили вместе много времени: часто гуляли, ходили по театрам, музеям, кино, зависали в кафе и постоянно мечтали. Мы планировали построить большой дом, нарожать детей и припеваючи жить до старости лет.
Но внезапно, всё изменилось.
«Что же случилось с нами, Филипп?», — про себя спросила я, взглядом проводясь по до боли знакомому лицу.
Когда Северов остановился рядом с нашим подъездом, стрелка часов уже перевалила за полночь. Несмотря на поздний час, я пыталась собраться с мыслями… Стоило поблагодарить Филиппа, уверить, что такое больше не повторится, и со спокойной душой попрощаться с ним. Но даже простое «спасибо» никаких не срывалось с моих уст.
— Проводить до квартиры? — заглушив мотор, тихо спросил Филипп. — Боюсь, Семён снова сидит в парадной. Не дай бог станет клянчить на выпивку — не отвяжешься.
— Не нужно, — на выдохе ответила я. — Дядя Сёма умер больше года назад…
— Как? — на лице бывшего мужа читалось неподдельное удивление. — Получается, ещё тогда, когда я здесь жил? Но почему ты не говорила?
— Не говорила, Филипп? — многозначительно подняв брови, усмехнулась я. — Издеваешься? Я умоляла вместе со мной сходить на похороны, просила, потому что боялась прощаться… Но ты, как всегда, был занят! А сейчас упрекаешь — «не говорила»!
Меня снова несло. Жгучий ком обиды, погребённый в самом дальнем уголке души, подпитывался злостью и пытался вырваться наружу. Ситуацию усугублял оставшийся алкоголь.
— Возможно, тогда я, правда, не мог… — попробовал отбиться Северов.
— Ты никогда не мог, Филипп, — продолжала нападать я. — Никогда! Мама умирала на моих руках, а ты… — на глазах заблестели горькие слёзы, — … не смог приехать. Хотя обещал быть рядом…
— Лина…
— И даже в последние минуты жизни, она ждала тебя! Хотела проститься, чтобы со спокойным сердцем уйти. Спрашивала, когда приедешь… — давно похороненная боль беспощадно душила. — Для неё ты был настоящим сыном! Но, к сожалению, мамой для тебя она так и не стала…
Это была ещё одна моя глубокая рана, не выстраданная скорбь, за которую я так и не смогла простить Филиппа. Северов предал меня, оставил одну в самым тяжёлый момент, заставил усомниться в искренности нашей чувств.
— Я виноват перед тобой, Лина… — попытавшись дотронуться до моей ладони, прошептал Филипп. — Виноват перед Ниной Васильевной! Если бы я только мог… Если бы только мог всё изменить.
— Пустое, Филипп, — закусив нижнюю губу, одёрнула руку я. — Уверена, она бы точно простила тебя… Обняла, поплакала на груди и простила! Но я так и не смогла, — натянуто улыбнулась. — Как бы сильно ни любила… Не смогла.
Эта тема всегда была для меня запретной. После похорон мамы я не позволяла себе плакать, старалась всю боль держать внутри. Так, казалось, я смогу быстрее отпустить, быстрее начну заново жить.
Но это было огромной ошибкой. Мне следовало кричать, вопить о терзающих чувствах, показать всю силу раздирающего отчаяния. Только не молчать…
Не сказав ни слова, Филипп открыл дверь и вышел на улицу. Я посчитала — он не хочет больше со мной говорить, догадывалась, как претили мои упрёки… Но Северов сумел меня удивить. Обойдя машину сзади, он открыл дверь и буквально сел передо мной на колени.
— Прости меня, милая, — сквозь тяжёлые слёзы шептал он. — Прости меня за всё… — Филипп обхватил мои ладони. — Я виноват, Лина! Так перед вами виноват… Что жизни не хватит искупить содеянное. Но если ты позволишь. Если дашь призрачный шанс… Я всё исправлю! Добьюсь того, что ты снова полюбишь меня… Больше никогда тебя не отпущу! — его мокрые губы целовали мои пальцы. — Я люблю тебя, милая… Очень сильно люблю.
Сидя напротив подъезда, мы, как последние идиоты, рыдали, оплакивая нашу прошлую жизнь. В ней многое было неправильным, поломанным — не только усилия Филиппа, но и мои привели к такому исходу.
Нам стоило больше разговаривать, признаваться друг другу в своей боли, после чего стараться отпускать её. Стоило забыть о гордости и научиться признавать ошибки. Не ради другого, а ради себя…
Потому что, накапливая груз обид и недомолвок в душе, мы медленно уничтожали не только нашу семью, но и себя самих.
Глава 21
Вдоволь наплакавшись, мы сидели на лавочке около подъезда и смотрели на звёздное небо. Наблюдая за бесчисленной россыпью светлячков, которые устроились на чёрном покрывале, я впервые за долгое время чувствовала себя по-настоящему свободной.
Недопонимания, обиды и гнев больше не тревожили моё сердце… А в опустошённой душе медленно зарождалось долгожданное спокойствие.
— Я часто навещаю Нину Васильевну на кладбище, — откинувшись на мокрую после дождя спинку, произнёс Филипп. — Приношу цветы, разговариваю с ней… Знаю, что не услышит, но всё равно каждый раз прошу прощения.
— Спасибо, что помнишь, — на выдохе ответила я. — Думаю, ей приятно видеть тебя…
— Я скучаю по ней, Лина, — в мужском голосе послышалась неподдельная грусть. — Скучаю по нашим деревенским посиделкам, вкусной перловой каше из печи и бесконечной любви, которую она мне подарила…
— Все говорили: чтобы свыкнуться с утратой, потребуется время, — горько усмехнулась я. — Но прошло больше двух лет, а мне не легче… Да, боль притупилась, но иногда от тёплых воспоминаний я готова выть.
— А что стало с её домом? — неожиданно спросил Филипп. — Я помню, ты хотела продавать его…
— Не смогла, — поджав губы, покачала головой. — В последний момент отказалась…
Небольшой ветхий домишко был не просто местом светлой памяти о маме — для меня он стал источником силы, успокоения и душевного равновесия. Фотографии, вещи, даже запах — каждый сантиметр был пропитан близким, самым родным человеком.
Разве я могла от этого отказаться?
