Измена. Яд твоей "любви" (СИ) - Шабанн Дора

Что случилось?

Где я?

Что происходит?

Хриплый выдох мой совпал с тревожным:

- Мам, мам!

Страх за сына выдернул меня в реальность почти мгновенно. Плевать, что там такое вдруг болит. Что с моим мальчиком?

- Кир, – каркнула, распахивая глаза.

На мгновение ослепла от белизны стен и потолка. Ну, и от холодного света люминесцентных ламп.

Больница.

Авария?

- Мам, я здесь. Я в порядке. Как ты? Пить хочешь? – под нервный стрекот сына, окружающая действительность начала обретать четкость очертаний.

Одиночная безликая палата, все сверкает чистотой. И мой ребенок, как воплощение ужаса и отчаяния: взлохмаченная макушка, болезненно горящие глаза, бледный, в мятой футболке и вид весь такой – обнять и плакать.

Что я и делаю, потянув его к себе за руку.

Сын падает на колени у постели, утыкается лицом в плечо и хрипит без остановки:

- Прости – прости – прости! Мам, прости, пожалуйста… я не хотел! Прости!

Ну, руки мои вроде как шевелятся, поэтому свободной глажу по волосам, плечам и спине – уж докуда достаю.

- Тише, милый. Все нормально. Разберемся. Тише, мой хороший. Ч-ш-ш…

И тут он начинает рыдать, а я – впадать в панику.

Мой стойкий, закаленный жизненными невзгодами мальчик плачет? Да что случилось-то?

К счастью, сын берет себя в руки и поднимает на меня красные, блестящие глаза:

- Мне так жаль. Я так виноват. Мамочка, пожалуйста! Прости!

Выдыхаю долго, с определенным дискомфортом, но что уж.

- Мой хороший. Успокойся. Мы с тобой всегда со всем справлялись…

- Да, но сейчас…

- И сейчас. Ты со мной, значит, мы справимся.

- Всегда. Прости, я не хотел, чтобы так вышло, – в глазах Кирилла плещутся боль и обида.

И благодаря им я вспоминаю.

Море. Отпуск. Сюрприз.

Радость. Счастье.

Самолет.

Надежду. Изумление. Боль.

Страх. Ужас.

Темноту.

Я вспоминаю все.

Удивительно устроена человеческая память, правда.

Иногда она отказывается хранить важные, но обычные вещи, знания, данные.

А порой и хотел бы забыть, а не забудется.

Льющийся в огромные французские окна солнечный свет, бликующий на полированной мебели. Большое уютное пространство гостиной.

Мой любимый кремовый диван с вышитыми шелком подушечками.

И мой герой. Мой любимый. Единственный.

Не один.

Я успела отвернуться от сына, и вырвало меня все же на пол.

- Мам, плохо? Что? Я сейчас!

Кир подскочил и бросился вон из палаты, а я утерла рот рукавом больничной рубашки, опала на подушку и уставилась в потолок.

Больно.

Везде: внутри и снаружи.

От понимания: ничего не вернуть. Как раньше – не будет.

Никогда.

И кажется мне, что я не повзрослела в одночасье, а постарела. Просто одряхлела.

Потому что, физическая боль, она ведь не от предательства любимого, правда?

- Как вы себя чувствуете, Нонна Аркадьевна? – в распахнувшуюся дверь вплывает монументальная дама в светло-зеленом халате.

Удается лишь скривиться.

Вошедший следом Кир тут же устраивается на стуле у изголовья и вцепляется в мою руку.

Ребенок в ужасе и винит себя.

Напрасно.

Сжимаю ладонь и глажу его запястье большим пальцем.

Мой отважный котенок швыркает носом, но держится. И за меня, и вообще.

Прежний мир наш рухнул. Разбился. Раскололся вмиг.

Не собрать, не склеить.

Не вернуть.

Но мы вместе, значит, должны как-то справиться.

А сейчас наша задача: выждать и выжить.

Доктор подходит ближе, измеряет температуру, осматривает и мягко улыбается:

- Я ваш лечащий врач, Лусине Суреновна меня зовут. Сейчас девочки поставят капельницы, затем сходим на укол, а пока обсудим наш с вами план.

- Как украсть миллион?

- Как возродиться из пепла. Но ваш настрой мне нравится, – поощрительная улыбка этой спокойной и уверенной в себе женщины действует на меня, как хорошая доза успокоительного.

Мне тоже нравится. И настрой, и особенно то, что над головой я слышу хмык Кира.

- В целом ситуация хороша настолько, насколько это возможно. Сейчас перейдем к конкретике. Если опустить специфические термины и отправить юношу за едой для него и водой для вас, то наша задача на ближайшее время: очистить организм, не допустить воспаления или, не дай боже, инфекции. Прийти к «заводским настройкам» и спокойно выписаться под наблюдение вашего постоянного врача.

Посланный сын, ничуть не обидевшись, целует меня в лоб и исчезает за дверью со словами:

- Мам, я быстро. И это, я с тобой тут буду все время, пока не выпишемся.

Врач улыбается ему вслед:

- Ну, женщина вы еще молодая, сын вон какой отличный уже в наличии, так что, я уверена, с ситуацией мы справимся. Операция прошла успешно, сейчас проследим, как пойдет восстановление, прокапаемся, поколем витамины для поддержки. А денька через два-три можно домой.

Видимо, меня перекосило от мгновенной вспышки: мой милый дом, терраса, холл, гостиная…

- Ну, деточка, бывает, к сожалению, и так. Сейчас две недели полового покоя, потом посмотрим результаты гистологии и сможем планировать программу восстановления. А через полгода – год добро пожаловать становиться на учет.

Криво усмехнулась.

Это вряд ли.

Ребенок у меня есть. Мужчины нет и не будет.

Мне всего произошедшего хватило за глаза и за уши. Теперь разгрести бы.

Смахнула слезы. Вот же, текут, а я не замечаю.

- Поплачь, пока мальчиков нет. Не все мужчины выносят женские слезы. Моей дочке очень психолог помог, когда они малыша потеряли. Зять, конечно, не пошел к специалисту, а она ходила, и вполне успешно. Сейчас, по крайней мере, у меня уже двое внуков, – Лусине Суреновна погладила меня по руке и, пообещав девочку с капельницей, удалилась.

В одиночестве я попыталась собрать пазл прошедших суток. Хорошо помнились все события до приезда скорой. А кое-что хотелось бы развидеть, но, увы.

Дальше шло фрагментами. А когда казалось, что какой-то кусочек вот-вот выплывет из мутного наркозного небытия, то обида, боль и слезы душили так, что ну бы его на фиг, это воспоминание.

Очень тихая и вежливая, но настороженная медсестра оперативно установила и подключила систему.

- Примерно на полчаса. Если что – зовите, – махнула на тревожную кнопку на стене и удалилась.

Не успела я устроиться так, чтобы хоть тело болело меньше, как с водой и едой явился Кирилл.

- Ты не волнуйся, я все узнал: тебе поесть можно будет через три часа. Лежи, пока капает, потом я тебя в процедурный отведу, – сын определил миски на столик, а сам устроился около меня.

Глядел такими несчастными глазами, что я и рада бы промолчать, но… он заслужил правду. Какой бы больной и страшной она мне ни казалась.

- Милый, ты же знаешь, что я тебя очень-очень сильно люблю?

Как Кирилл насторожился, ужас.

- И этот факт ничто не изменит. Ты мой самый любимый мальчик, мой сын.

Глаза блестят, зубы сцепил, сопит.

Мое сокровище.

Больно. Как же больно…

- Но ты ведь взрослый и умный? Ты же понимаешь, что я больше никогда не смогу быть и жить рядом с твоим отцом? Не после того, что он сделал?

Кивает, а в глазах паника.

- Когда я выйду отсюда, мне нужно будет найти квартиру, закрыть больничный и уволиться с работы…

- Не надо, – ох, а чего так мрачно-то?

Кир взял в ладони мою свободную от системы руку, сжал, согревая:

- Мам, я все решу. Отец отдал дом мне, тебе будет платить типа алименты на меня. Ты можешь не увольняться, деньги будут.

Как быстро повзрослел мой малыш.

Одна мать лишила его нормального детства, а вторая, самопровозглашенная – юности.

- Прости, милый. Ты не должен был окунаться во все это взрослое дерьмо. Прости, мой хороший.

Кир опять свалился со стула на пол и приблизил лицо к моему:

- Мам, я виноват, не ты. Твоей вины в том, что ты настоящая, искренняя, честная и доверчивая – нет. Ты лучшая, знаешь?