Эрин Маккэн - Любовь и другие иностранные слова
– Джози, – говорит она и поднимает руку, словно она полицейский, а я – машина, которую она собирается остановить. – Я не собираюсь с тобой спорить, и Джоффа защищать тоже не собираюсь.
– Ты бы и не смогла. Ему нет оправданий.
Она снова делает этот жест полицейского, и мне это не нравится. Непохоже на нее. И потом повторяет – и это нравится мне еще меньше! – «Я не собираюсь с тобой спорить».
– Расскажи мне лучше про Стефана.
Пара секунд проходит в напряженном молчании, и я плюхаюсь обратно на кровать. Она следует моему примеру и передразнивает мой вздох, одновременно пихая меня локтем, чтоб я не обижалась.
– Я знаю, что ты пытаешься сбить меня со следа.
– Это невозможно. И все-таки я тебя люблю.
– Знаю, – я пихаю ее в ответ. – И я тебя люблю.
Мы говорим про Стефана и про то, что мне в нем нравится, пока не засыпаем где-то между его улыбкой и тем, как он целуется.
Утром я случайно слышу, как Кейт говорит с Джоффом по телефону.
– Мы отлично провели время. И знаешь, сработало! Я сказала именно то, что ты посоветовал, и сделала вот так рукой. Как ты показывал.
Что?!
– Просто потрясающе, – хихикая, добавляет она. – Видимо, у Джози впервые нашелся достойный противник.
Родители забирают меня от Кейт в девять сорок, и мы едем в церковь. Вместо приветствия я говорю им:
– Хочу, чтобы вы знали: я вряд ли смогу еще долго выдерживать Джеффри Стивена Брилла. И на свадьбу их идти не намереваюсь. И больше ни слова не скажу Джоффу, если Кейт и правда за него выйдет. Пожалуйста, уделите мне минутку своего времени и попробуйте представить, как весело будут проходить выходные в его обществе. Если вы испытываете тот же ужас, что и я, то поддержите меня и выступите против свадьбы. Одно его присутствие нарушит идеальную гармонию нашей семьи. Ну, что ж, перейдем к жизнеутверждающему повествованию о том, что я делала вчера вечером?
– Если не возражаешь, дорогая, – отвечает мама, и я не возражаю. Но про то, что Кейт устроилась работать инспектором полиции, я родителям не сообщаю.
Глава 13
Весь наш со Стефаном май уходит на подготовку к экзаменам, курсовые работы и финальные соревнования по бегу и бейсболу. Ни моя, ни его команда не занимают призовых мест, но любые школьники, участвующие в государственных состязаниях, все равно отвлекают всех от летаргического состояния, которое под конец года охватывает даже учителей.
К третьей неделе мая мы уже все устали и бродим по слегка притихшим коридорам, пытаясь разлепить глаза.
Тишина мне нравится.
Мы со Стефаном почти каждый вечер говорим по телефону. Несколько раз я ходила к нему в гости на ужин, и мы играли в компьютерные игры. Получается у меня ужасно, и Стефан не может скрыть улыбку всякий раз, когда наносит мне сокрушительное поражение. У меня он не был с самого выпускного, мы оба слишком заняты. И о возможной любви мы больше не говорили: находятся другие темы.
Я задала ему почти все тридцать семь вопросов, предназначавшихся для Джоффа.
Перед тем как спросить его про слово типи, я выбираю вот какой вопрос: «Тебе в руки попадает волшебное зелье, которое навеки вылечит всех людей от рака, если его выпьет кто-то, кого ты любишь. Но этот человек сразу умрет. Ты дашь ему зелье или нет?»
– Крутой вопрос, – говорит он мне, стоя у моего шкафчика. – Мне надо подумать.
Он думает всю ночь, а утром встречает меня на том же месте. Занятия в Кэпе закончились две недели назад, но я ранняя пташка, а потому прихожу в школу пораньше: помогаю моему бывшему учителю испанского проставлять оценки. А Стью просто спит допоздна.
Сегодня последняя пятница мая, последняя пятница учебного года, и в коридорах стало еще тише и даже мрачнее, чем обычно: идет затяжной дождь, такой трусливый, что ему не хватает смелости на гром или молнию, или хоть на что-нибудь поинтереснее собственно дождя.
Вваливается Эмми Ньюэлл, отлепляя от лица тысячи мокрых прядей.
– Забыла зонт? – спрашивает ее Стефан.
– Пф-ф-ф, – она проходит мимо, и Стефан хохочет.
Я убираю зонт в чехол и вешаю его в свой шкафчик.
– Итак, волшебное зелье, которое победит рак, если я попрошу любимого человека его выпить, – говорит Стефан и улыбается мне с непривычной многозначительностью. Мне кажется, я краснею – во всяком случае, мне становится жарко, – но стараюсь не думать об этом.
– Я бы не смог так поступить с тем, кого люблю.
– А знаешь, что было бы еще любопытнее? Что, если бы ты дал зелье любимому человеку, а он бы не умер, потому что это значит, что ты его и не любишь по-настоящему?
– Ну, что ж, я вполне уверен в своих чувствах к одному человеку, а потому в твоем шкафчике и нет зелья.
Мы украдкой целуемся, а потом идем в классную комнату. Интересно, каково бы мне было, если бы я была уверена в своих чувствах к нему? Не уверена, что смогла бы испробовать на нем зелье. С другой стороны, иметь возможность вылечить рак и не воспользоваться ею? Какой кошмар.
Стефан с ангельским терпением и великой непринужденностью ждет, пока я пойму, как отношусь к нему. Сегодняшним дождливым вечером он приходит к нам на ужин, но сначала ему приходится осмотреть папину коллекцию медицинских древностей, называет пулевые щипцы времен Гражданской войны «крутыми» и раз за разом раскрывает их и закрывает.
Его внимание привлекают синие и бурые стеклянные бутылки с истрепанными желтыми этикетками. Прославленная микстура Шаффнера от инфлюэнцы, Кровеочистительное средство доктора Бикнелля, Инжирный сироп Дуда для излечения констипации, безопасный для младенцев и взрослых в любых состояниях.
– Шарлатанство, – с полубезумной улыбкой объявляет мой отец.
– Так Джози говорит.
– Стефан, а ты догадываешься, что общего у всех этих лекарств?
Он трясет головой, и папа говорит:
– Героин.
– Да не может быть!
И папа кратко излагает нам леденящую кровь историю лечебных средств.
Стефан потом сказал мне, что, когда у него будет собака, он назовет ее Шарлатанством.
– И еще у меня будет кот по кличке Противоправный, – добавляет он.
Позже, когда дом затихает и выключают верхний свет, мы сидим со Стефаном в гостиной и целуемся, а потом еще немного целуемся. На губах остается приятное и мягкое ощущение, но в желудке у меня творится что-то странное. Как и в голове, когда я начинаю размышлять, что это такое: не боль, не тошнота, но какое-то смутное беспокойство внутри.
В итоге я отодвигаюсь от Стефана на диване и шучу – почти шучу, – что мне не хватает воздуха.
