Одержимость шейха - Миша Рейн
— Заставь меня забыть своего брата.
Я в отчаянии, в моих поступках нет логики, как и в его ненависти ко мне. Я больше не отвечаю за себя, но мои слова действуют, и Джафар резко останавливается. Только поворачиваться не спешит.
Его огромные плечи вздымаются так сильно, что за версту кричат об опасности. Он слишком зол, чтобы думать головой, так же, как и я. И я сделала первая шаг к тому, что погубит меня. Но этот мужчина должен лично убедиться, что я не спала ни с его братом, ни с кем-либо другим.
Внезапно он начинает сокрушенно мотать головой, одной рукой собирая свою копну волос на макушке в кулак, прежде чем повернуться и покарать меня таким грозным взглядом, что за жалкое мгновение я ощутила себя грязью под его ногами.
— Сначала я трахну тебя, — его лицо искажается так, что шрам становится пугающим, искривляя один уголок его губ чуть сильнее. — А потом кастрирую родного брата.
Жуткий страх проходится острым лезвием по натянутым тетивой нервам от того, что я слышу в его голосе. Угрозу. И боль. Много боли. А когда он разворачивается и начинает стремительно приближаться ко мне, я семеню маленькими шажками назад, пока не врезаюсь спиной в каркас балдахина.
— Повернись и встань на колени, — его голос лишен всяких эмоций. Холодный и пугающий. — Я не собираюсь ждать, Джансу. Выполняй. И лучше не провоцируй. Я и без того на грани. Трахну так, что ты возненавидишь всякий член, приблизившийся к тебе на метр.
Вмиг мое горло сжимается от страха, и я верю каждому вонзившемуся в меня стрелой слову. Вот только это не лучшая поза для потери девственности. Но, конечно же, говорить ему об этом я не собираюсь. Во-первых, нет смысла, а во вторых, это единственный способ потушить в нем ненависть ко мне за то, чего я не совершала.
Шумно втянув носом воздух, я сажусь на край кровати и, стиснув зубы до боли в зубах, раздвигаю ноги, радуясь тому, что подол платья не позволяет мне почувствовать себя уязвимой. Единственное, что помогает мне не струсить, это предвкушение момента, когда он будет опозорен собственной гордостью и упрямством.
Я не лгунья. И скоро он в этом убедится.
— Хочу видеть твое лицо, — заявляю на последнем вздохе, мечтая казаться смелой, но бешено бьющаяся жилка на моей шее выдает меня с потрохами.
Не успеваю взвизгнуть, как мое лицо вжимают в матрас. И теперь я чувствую лишь его ладонь, схватившую меня за шкирку и пригвоздившую в позорной позе попой кверху.
— У шлюхи нет этого права, — раздается рычание над моим ухом, но я вздрагиваю не от этого. Шелест одежды запускает в крови новую порцию жидкой паники, но у меня нет ни малейшей возможности пошевелиться, а потом между ягодиц проскальзывает что-то большое, горячее и гладкое, и вскоре до моего испуганного мозга доходит, что это. Удовлетворившись моей реакцией, он презренно хмыкает, склоняясь к моему лицу еще ближе: — Ты спала с моим братом?
Какую игру он ведет? Почему противоречит сам себе?
— Боишься, что не сможешь переплюнуть его?
Зажмуриваюсь, приготавливаясь к боли… и жалею о последних словах, как только слышу утробный звук из его горла:
— Sharmoota Haygana (прим. от автора — похотливая сука)
Резко надавив на вход, он врезается в меня одним грубым толчком. Настолько грубым, что я выгибаюсь дугой, теряясь в адском пламени боли, охватившей каждую клеточку моего тела.
Еще одно движение, и я с ужасом понимаю, что он еще не вошел полностью.
Я допустила ошибку, когда решила, что смогу все это выдержать…
Рот распахивается в немом крике, он кажется мне бесконечным, и, ощутив горячие дорожки слез по щекам, я утыкаюсь лицом в простыню, чтобы заглушить новый крик. Меня будто разрывает на части. Такой сильной боли я еще не чувствовала ни разу в жизни, это пугающее открытие утаскивает меня на самое дно агонии.
А самое ужасное в том, что моя естественная преграда не остановила Джафара, и он продолжает вонзаться в меня снова и снова. Я все еще стою на коленях только лишь за счёт его мощных рук, держащих меня за бедра и толкающих к новой вспышке боли.
Столько лет я берегла себя, чтобы потом позволить растоптать свою единственную драгоценность вот так?
Задыхаюсь солеными каплями собственных страданий. В ушах все гудит, но изредка, словно сквозь слой ваты, до меня долетают рычания Джафара о том, какая я узкая, и что-то еще, только не получается разобрать… Я будто на короткие мгновения теряю сознание от нарастающей внутри меня агонии. Но я терплю. Изо всех сил, что с каждой секундой испаряются подобно каплям воды в пустыне. Горло горит огнем от вырывающихся животных звуков, кажется, оно разодрано в кровь, и, чтобы приглушить их, вгрызаюсь зубами в собственную руку и прокусываю ее до металлического привкуса.
Я позволяю ему ломать себя. Быстро. Грубо. Сильно. Он не останавливается ни на секунду. Трахает все глубже и глубже, пока я не ощущаю, как по моим бедрам начинают вытекать первые горячие капли. И по специфическому запаху крови, вмиг проникнувшему в мои ноздри, несложно догадаться, что это доказательство моей жестоко потерянной девственности.
— Проклятье, — раздается надо мной сдавленный мужской стон, прежде чем он выходит из меня, заставляя испытать поистине адскую боль, и я больше не в силах сдерживать своих рыданий. Под собственный вопль падаю на кровать и сворачиваюсь калачиком. Я не знаю, кончил ли он или остановился, потому что заметил свою оплошность. Не знаю и знать не хочу, даже не смотрю на него. Внутри все горит огнем, душит до самого горла. А потом сквозь отголоски пульсирующих мук я улавливаю в образовавшейся тишине его громкое дыхание.
— Джансу… — задыхаясь, — у тебя… Что за… Кууусссоомак!
Зажмуриваюсь и содрогаюсь от новой волны истерики. Поражение в его голосе приносит мне ещё одну порцию боли. Он животное. Жестокое. Бесчеловечное. И ему нет дела до того, что он только что сделал со мной.
Это чудовище не может сожалеть. Не верю.
Матрас прогибается, и я дергаюсь, сжимаясь еще сильнее, не желая ощущать на себе его грязные прикосновения.
Но как бы не так. Джафар нависает надо мной и осторожно отводит несколько прядей от моего заплаканного лица, а когда просовывает
