Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова
Она вспомнила, как резко поменялась по отношению к Нику сестра после рождения Вани и диагностирования у мальчика пупочной грыжи. Не самая сложная ситуация, как стало ясно потом, но тогда, в начале, Ник им здорово помог – в первую очередь вправляя на место мозги Наде с Виком. А ведь для него это, наверное, самая рядовая ситуация – и такое у него каждый день, и разное, и тяжелее… А она изволила психануть, что с ней сексом не занялись так, как ей этого хотелось! Не удовлетворили девочку.
Тут взыграла все-таки гордость. Если он был такой уставший и расстроенный, какого черта он к ней поехал тогда? И тут же внутренний голос шепнул: «А если он хотел? Скучал? Может быть, каким бы ни был уставшим, а видеть всё равно хотел? Может быть, рассчитывал на какую-то… поддержку с твоей стороны? Чтобы просто обнять, прижаться? Чтобы пожалели, приласкали? Вот как ты сама тогда, в новогоднюю ночь? А ты…» А она повела себя как эгоистичная стерва!
Люба ни разу в жизни не просила прощения. Нет, перед родителями виниться приходилось. Но перед парнями – нет! Никогда. И как подступиться к этому, просто не представляла. Хотя… в новогоднюю ночь она перед Ником уже извинялась. И он перед ней. И ничего страшного не случилось. Надо просто сказать: «Прости меня, я вела себя как дура».
Люба бросила взгляд на зелёную галочку в скайпе – напротив имени Звероящер. Потом на такую же зелёную «птичку» напротив имени Варвара. Если бы Варя их тогда не застукала утром, сейчас Люба могла бы как-нибудь ненароком порасспрашивать ее о брате. Но теперь, когда Варя видела… Люба снова смотрит на список контактов скайпа. Брат и сестра сейчас наверняка рядом – в соседних комнатах, возможно. И Варя может встать, сделать несколько шагов и подойти к нему, прикоснуться, просто положить руку на плечо. Как Люба хочет оказаться на ее месте…
Нет, скайп ей не помощник. Люба вздохнула. Хамила в лицо – извиняться надо так же, лично.
* * *
Владимир Алексеевич спихнул на Ника вип-палату. Сказал: «Когда-то надо учиться». Имелось в виду – учиться искусству дипломатии и умению обхождения с важными пациентами. Для Ника, в иду его, по выражению того же Владимира Алексеевича, «подросткового максимализма», все пациенты были равны. Различие он делал только с сугубо медицинской точки зрения, но уж никак не с социальной. «Ничего, пора тебя начинать обтёсывать. – Такими словами заведующий пресёк все возражения молодого ординатора. – Иди, работай». Ник пошёл – куда деваться.
– Здравствуйте, меня зовут Самойлов Николай Глебович. Я лечащий врач вашего сына, – с этой дежурной фразой Ник зашёл в палату и обратился к женщине, сидящей на стуле рядом с больным ребёнком.
Дама встала и пристально просканировала его взглядом. Он ответил ей тем же. На вид лет тридцать, ухоженная, без каких-либо ярких, искусственных акцентов во внешности. Первое впечатление приятное. А вдруг адекватная?
– Выйдите!
– Что?! – Он моргнул от неожиданности.
– Вы и близко не подойдёте к моему сыну!
Ник сразу по истерическим ноткам в голосе понял, что спорить тут бесполезно. Однако в первый раз с ним такое – чтобы даже ребёнка осмотреть не дали. Ладно, пусть с этой дамой Владимир Алексеевич сам разбирается. Ник повернулся и спокойно вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
* * *
Заведующий отделением говорил с кем-то по телефону. Увидев Ника, он жестом указал тому на стул. Когда он закончил разговор, Ник сказал:
– Владимир Алексеевич, я понятия не имею, что дамочке из вип-палаты в голову взбрело! Я успел только поздороваться – и меня вытолкали взашей. Честное слово, я не виноват!
– Да знаю я, – поморщился заведующий. – Не в тебе дело.
– А в ком? – облегчённо выдохнул Ник. – У нее с головой всё в порядке?
– Лично я не уверен, но…
– А что она сказала? – Ник кивнул на телефон. – Она как-то объяснила, чем я ей не угодил? Дамочка не любит рыжих? Или высоких? Или всех, у кого фамилия Самойлов?
– Последнее недалеко от истины.
– Не понял.
– Дословно: «Его отец убил моего мужа. Я больше не позволю никому из врачей-убийц Самойловых подходить к членам моей семьи».
– Ого… Как всё запущено-то…
– Вот именно. Я хотел Глебу позвонить, да закрутился. Ты у него сегодня поинтересуйся тогда сам.
– Обязательно.
* * *
Вечером отец и сын Самойловы пили на кухне чай.
– Глеб Николаевич, позвольте вопрос?
– Спрашивайте, Николай Глебович. Только чаю мне налей, раз уж ты сидишь рядом с чайником.
– Пап, – Ник протянул отцу чашку, – тебе фамилия Луцык о чем-нибудь говорит?
– Нет. А должна?
– Гипотетически – да.
– Что-то не припомню. Это кто? Наш знакомый? Имя у этого Луцыка есть?
– Имя не знаю. Жену зовут Татьяна.
– Татьяна Луцык? Нет, не помню. А-а-а… Луцык… Луцык… Да, точно. – Отец отставляет в сторону чашку. – Сергей Луцык, да?
– Наверное. Вспомнил?
– Да. Покойник мой последний.
– Расскажи.
– Да под прошлый Новый год… Помнишь, тридцать первого какая метель была?
– Помню. Ты дежурил в прошлом году.
– Ну вот, этого Луцыка как раз тридцать первого часов в шесть вечера и привезли. Мне потом дэпээсники картину обрисовали, как все было. Его машину занесло, развернуло, он вылетел на встречку. И в лобовую с КамАЗом. А ты же знаешь, где самое безопасное место при столкновении с КамАЗом?
– В кабине КамАЗа, – ответил Ник.
– Точно. Была бы наша отечественная жестянка – был бы там фарш. А у этого Луцыка джип был хороший, немецкий. На стали немцы не экономят, подушки безопасности вкруговую, опять же. В общем, довезли живым. И даже шансы были у него – не скажу, что прямо много шансов, но мог бы выкарабкаться. Я трое суток в операционной провёл…
– Я помню прошлый Новый год, па.
– В итоге сердце не выдержало. Жировая эмболия вследствие множественных переломов.
– То есть ты не виноват?
Кому-то этот вопрос мог бы показаться обидным. Но отец и сын мыслили на одной волне. И Самойлов-старший принял вопрос как надо. Правильно.
– Врач всегда виноват. Так считают родные. Но объективно – нет.
