Мой гениальный залёт - Ева Ночь
– Егор, ты чего? – даже у Пашки бывает голос растерянным. К счастью, таким его вряд ли кому чужому удастся поймать. – Ты там совсем на ней повернулся, да?
– Не твоё дело! – почти рычу. – Я тебя предупреждал сегодня, повторю ещё раз или двадцать, пока до тебя не дойдёт: сунешься ещё раз к ней – придушу или размажу по стенке. Ты знаешь: я терпеливый, но если меня довести, в ярости я себя не контролирую. Мне не нужна твоя опека. Отошли от неё своих псов, адвокатов или кого ты там ещё придумал подослать, чтобы третировать женщину. Это вообще не по-мужски.
– Ну, да. Ты только мной прикидываешься почему-то и не спешишь рассказать, что не владелец миллионов.
– Я-то как раз владелец, – произношу слова многозначительно, и Пашка на миг затыкается. – И тебе бы не мешало об этом хоть иногда вспоминать. И считаться со мной – тоже. Мне, как и тебе, тридцать пять. Я достаточно взрослый, чтобы самостоятельно разобраться и выяснить отношения с одной-единственной, к тому же беременной женщиной.
– Да не беременная она!
Кажется, мы, как пони, по кругу цирковой арены кружим, и никак не можем друг друга убедить.
– Паш, я предупредил. Оставь её в покое.
– Да провалитесь вы на пару со своей сумасшедшей Ефимовой! – пыхтит Пашка и отключается.
Да, я бы не отказался провалиться с ней куда-нибудь. В постель, например. Или ещё куда поприятнее. Но пока об этом приходится мечтать и вздыхать. А также ждать. Но я готов. Это как раз почти самое простое, особенно, когда можно погрузиться в работу, имея под рукой компьютер.
Павел
Осёл. Непробиваемый тупица. Бог, наверное, хотел меня наказать, когда позволил Егору обосноваться рядом в мамином животе.
Всю жизнь с него пылинки сдували, носились, позволяли всё, что его душе пожелается. Егорка слабый, болезненный, плохо видит. Егорка хочет заниматься своим делом – пусть. Досюсюкались.
Вот она – его благодарность. А я ещё заступался постоянно. Это всё либералистические штучки, а нужно было быть злобным диктатором и делать то, что возжелала моя пятая нога, не потакать ему.
Я злился. Люто и неконтролируемо. Хочет самостоятельности? Да пожалуйста! Хоть сто порций, пока не объестся и пока ему не поплохеет.
Хочет, чтобы я не вмешивался? Замечательно! Постою в сторонке, понаблюдаю, как он барахтается и как болото засасывает его по нос. А потом, так уж и быть, протяну руку, если попросит. Не дам утонуть. Но обязательно скажу: я же предупреждал!
Я так размечтался, вынашивая кровавую, но справедливую мстю, что забылся и потерял счёт времени.
Давай, Юлия Сергеевна! – мысленно командовал я. – Покажи этому засранцу, как облапошивают наивных идиотов! Хорошенько так покажи, чтобы навсегда запомнил и больше не попадался в ловушку.
А после всех пожеланий от души на меня мрачняк напал.
А что если я не успею? Или Юлия Сергеевна окажется чересчур ушлой стервой – охомутает Егора, никто и глазом не моргнёт.
С другой стороны, ну, потеряем немного, пополним ряды людей, что предпочитают развод, чем долгую агонию в браке.
Мысль о том, что госпожа Ефимова – нормальная и хорошая девушка, я не допускал. Нормальные девушки в её возрасте давно благополучно замужем. А такие досидятся, и нет бы по зубам себе кусок выбрать – дудки! Ищут пожирнее да побогаче лоха. Амбиции у них, понимаешь ли, вылезают. Сами скоро в тираж вылетят, а самомнения – выше крыши.
К тому же, ей нужен я, ха-ха-ха! Каково же будет разочарование, когда ей не достанется Костров в завидные женихи и мужья. Возможно, она и до ЗАГСа Егорку не дотянет – бросит на полпути, как неликвидный товар.
В общем, я ни о чём другом думать не мог – только об этом. Все думы вокруг да около прыг-скок, хоть я и усиленно изображал бурную деятельность, а попросту пялился в монитор ноутбука, ничего не соображая.
До тех пор, пока какие-то посторонние звуки не вырвали меня из созерцания собственных злорадных мыслей.
В приёмной скандалили. На повышенных тонах. Что за…?
А потом дверь распахнулась и в кабинет влетела она. Распалённая перепалкой и, судя по всему, битвой с моей верной Сонечкой, что забежала вслед.
– Павел Дмитриевич! Я пыталась её удержать и сказала, что вы заняты, – оправдывается и заодно ябедничает Соня, но мне сейчас не до неё. Я глазею на диву, что ворвалась ко мне с боем.
Высокая. Красивая. Смуглая красотка с ослепительно синими глазами. И всё при ней. Губы, грудь, попа – мечта поэта.
Я даже привстал. Как ещё не присвистнул.
А она стоит, как дикая амазонка: кудри по плечам разметались, глаза сверкают, грудь приподнимается от дыхания, ноги покрепче расставила, словно стрелять из лука собралась.
Не знаю, как там у неё со стрелами, но я поражён. Приятно поражён во все уязвимые места. Она мне нравится. Я б с такой зажёг разок. А может, и пару-тройку раз – это уж будет зависеть от её страстности в горизонтальной плоскости.
– Всё хорошо, Соня, – успокаиваю я секретаршу. – Идите. Я сам разберусь. При этом мне трудно оторвать взгляд от нежданной посетительницы.
Одна из моих бывших пассий однажды кинула мне в лицо обидное слово: «Кобель!». До сегодняшнего дня я так не считал. Не очень-то дотягивал до этого определения. И в связях был весьма разборчив, особенно, когда мне за тридцать перевалило.
Образцом постоянства назвать меня сложно – я всё же предпочитал надолго нигде не останавливаться, чтобы не попадать в зависимость, а в женщинах не плодить напрасные надежды.
Но именно сейчас я вдруг понял, что да – кобель. Потому что на амазонку я сделал стойку. Навострил уши. Сжался как пружина перед прыжком.
Она действовала как афродизиак. И чем дольше я на неё глазел, тем меньше соображал, потому что кровь от головы резко устремилась вниз, а там, как известно, мозгов нет – сплошные инстинкты.
– Мы можем поговорить, Павел Дмитриевич? – язвительно изогнулись её прекрасные губы. И я моргнул. Очнулся. Но из-за стола меня мог поднять только строительный кран.
