Для плохиша она — исключение - Яна Полунина
Мой тоже не подарок, но он хоть ушел и больше не маячит на горизонте. А этот же хочет подмять под себя, будто за его деньги, что он сам тратил на сына, ему ребенок должен по гроб.
Конечно, я еще не знаю всех отношений между ними, но мне уже немного жалко Ярого. Неудивительно, что он стал ненормальным и бешеным. С таким папашей по-другому не выживешь.
И тут вдруг этот самый Николай Георгиевич размахнулся битой и ударил Ярого по плечу. Парень успел сгруппироваться и минимизировать удар, зло взглянул на отца и сказал:
– Я давно совершеннолетний. Я сам выберу свое окружение.
– Ты обещал, что, если я дам тебе играть в баскетбол, ты будешь слушаться.
– Я не собака. Заведи себе овчарку. Лучше немецкую.
– Хорошо. – Отец Ярого вдруг посмотрел прямо на меня.
Нехорошо так посмотрел. Обещающе.
Ярый мигом встал передо мной, оттесняя меня, но не к выходу, а к еще одной двери.
– Спрячься пока там и не выходи, пока я сам за тобой не приду.
И буквально втолкнул меня в туалет.
Через несколько секунд раздался такой шум, будто в комнату ворвался слон и стал все громить. Я вся сжалась, завертела головой по сторонам и для безопасности спряталась в душ. Закрыла дверь и обозвала себя последней трусихой.
Вдруг там отец сына убивает, а я веду себя так низко?
Но Ярый сказал не высовываться. Как же быть?
В дверь врезался кое-кто тяжелый. Об пол разбилось что-то стеклянное. В щепки разлетелось нечто деревянное.
Я представила Ярого с пробитой головой на полу.
Оцепенение, что несколько секунд крючком скручивало мои пальцы, внезапно отпустило. Внутри будто пружина сработала, и я выскочила из душевой кабинки.
Такой отец может и убить. Нет, это даже не отец – это монстр какой-то!
Из туалета прихватила первое, что попало под руку. Дверью подвинула разбитое кресло, что мешало открытию, и едва протиснулась на выход.
– Ершик? – Николай Георгиевич замер с битой на замахе.
– Страшное оружие, между прочим. Вы только представьте количество вредных бактерий, что живет и размножается там! При попадании на слизистые стопроцентно наступит заражение, которое возведет вас на фаянсовый трон минимум на три дня! Обещаю!
Конечно, я нагнетала. Ну а как иначе? Спасать парня надо! Душа болит у меня, когда несправедливо с кем-то поступают. Ярослав, конечно, сам тот еще кадр, но отец у него настоящий деспот.
Ярый держал перед собой подушку, и самым ужасным для меня было выражение его лица, отражающее полную замкнутость. Будто он эмоционально отгородился от самого родного человека и просто ждет, когда разрушающий спектакль закончится. Ждет, защищаясь, а не нападая.
Значит, в академии он из всех узлы вяжет, а отцу-тирану ничего сделать в ответ не может. Ответил бы! Или я чего-то не понимаю?
Ярый не выглядел забитым парнем, тихоней не был. Почему не замахнулся в ответ так же разок? Почему позволяет с собой так обращаться? Потому что этот изверг отец? Разве этого достаточно для того, чтобы унижать человека? Бить его?
И у меня будто что-то перемкнуло. Мне стало так жалко Ярослава, что в груди все сжалось. Я всмотрелась в покрасневшее лицо парня и увидела мелкие шрамы, которые стали особенно видны на порозовевшей коже. Бедный. Сколько же ударов он выдержал?
Я представила маленького мальчика, который страдал от побоев отца, и не смогла сдержаться: выставив ершик перед собой, я бросилась в сторону деспота.
– Кри-и-и-ис! – услышала пораженный окрик Ярослава.
Но я уже впиявила грязный ежик на палочке в щеку пораженному Николаю Георгиевичу.
Наверное, глубоко внутри я думала, что меня, как девочку, не тронут. Именно поэтому была так безрассудно смела.
Когда я увидела биту, что приближалась к моей голове на какой-то сверхскорости, то просто не успела ничего. Даже подумать, что надо спастись, даже отклониться. Да что говорить, я даже моргнуть не успела.
Зато Ярый успел закрыть меня собой. Там, где у меня была голова, у него была грудь. Удар пришелся по ней, потому что парень встал передо мной стеной.
– Папа! – рыкнул он.
И бросился на него, будто я была спусковым механизмом. Словно он мог стерпеть на себе сколько угодно ударов, а вот в сторону другого человека не смог.
Ярый вырвал биту, и отец аж немного присел, словно спружинил коленями. Сила молодости чувствовалась на расстоянии. Опасностью веяло за версту. Николай Георгиевич тоже почувствовал это, раз на два шага отступил.
– Ты не посмеешь ударить отца.
– Ты же позволяешь себе бить сына.
– Это другое. Ты заслужил.
– А человек, что замахивается битой на девушку, не заслужил?
– Ты видела, что она сделала? Она в меня дерьмовым ершиком ткнула. В лицо!
– Она защищала меня.
– Тем более. Ты никто.
Я импульсивно положила руки на спину Ярого и погладила ее.
– Ты человек, не слушай его.
Я не могла терпеть, когда кого-то так унижали. Не могла игнорировать.
– Она тебе подвякивает еще! – поразился его отец и постарался выглянуть из-за Ярого, обращаясь ко мне: – Ты знаешь, что у него ничего нет? Невеста? А нужен он тебе без копейки в кармане? Знаешь, что у него ничего нет?
– Нужен! – выпалила я громко.
Плечи Ярого удивленно дернулись, он бы обязательно повернулся, если бы не опасался отвести взгляд от отца.
– Т-ш-ш, – скомандовала я ему.
Нет, я не согласилась быть его невестой, даже подставной. Просто временно подыграю, ничего большего. Не могу слушать, как он его унижает. Хочется утереть нос такому упырю, как его отец.
– Нужен? Когда будете снимать комнату в Медведково, все еще нужен будет? Когда на заводе работать придется, все еще будешь его защищать? Когда маникюр не на что будет делать, как запоешь?
– Да так же. Медведково – это шикарно. Метро есть, – я не могла смолчать.
Ярый завел руку за спину и жестом показал, чтобы
