Селянин - Altupi
Звякнул телефон, оповещая о входящем сообщении. Пополнение счёта банковской карты на десять тысяч. Предки на радостях спонсировали его гулянку. Кирилл не удивился.
Пашка пришёл ровно в девять, словно стоял с секундомером у двери и ждал момента вдавить кнопку звонка. Он был при полном параде, в своём лучшем белом вязаном свитере, но всё в той же тоненькой курточке, в которой только мёрзнуть от холода в стремленьи подхватить скарлатину. Кирилл оделся демократичнее — мятые джинсы, байковая клетчатая рубаха, демисезонная куртка, утеплённая бейсболка. Машнов оглядел его скептически, но резюмировал, что по сельской местности сойдёт.
Они поймали такси, доехали до «Облаков», заплатили по полштуки за вход. Столик им достался средненький, у стены, но в бойком месте. Музыка грохотала, светомузыка била в глаза, полуголые девочки сновали туда-сюда, на них невозможно было не обращать внимания. За девочками ходили парни, пытались клеить. Знакомых, которые могли бы нагло вторгнуться в их дуэт, не наблюдалось.
Кирилл пил. Пашка щедро потчевал водкой. Из закуси имелся овощной салат, фрукты и апельсиновый сок. Есть не хотелось — только пить. Много.
— Меня обложили, Пахан, со всех сторон обложили, — с пьяными слезами в голосе пожаловался Кирилл. Собираясь на встречу, он запретил себе затрагивать тему Егора и родительского ультиматума, но алкоголь развязал язык, душа требовала поплакаться в жилетку, причём сочно, с подробностями. Отвыкший от крепких спиртных напитков организм быстро напитался отравой, потеря связи с реальностью становилась явственнее с каждой минутой, Кирилл за ней не следил.
— Вообще-то я их понимаю, — сказал Пашка. Он активно закусывал и был трезвее, хотя не сильно превосходил в ясности ума. — Я вот тоже не хочу созерцать тебя пидорасом, вот хочешь обижайся, хочешь нет. Можешь, мне даже в рожу дать, но я скажу тебе, Кирюха, честно: мне ты нужен гетеросексуалистом. Мне же надо с кем-то баб снимать?
— Никаких баб! — Кирилл решительно поднял руку и покачал указательным пальцем… двумя указательными пальцами. — Я Егору не изменяю. Я люблю его. Ты знаешь, Пашка, что такое любовь? Ты любил хоть одну тёлку? Хоть одну самую сисястую любил?
— О, сопли развёл… Ты мне это кончай! Я в это дерьмо вляпываться не планирую лет до тридцати пяти… или сорока пяти. Только трахать, чпокать и ебать. И никакой любви. Давай выпьем за баб, которые нам давали. Пусть продолжают в том же духе.
Они чокнулись и выпили. Кирилл не почувствовал вкуса водки. Не чувствовал и своего тела, еле-еле управлял руками, ногами и разумом. В желудке плескалось тепло.
— Знаешь, какой он замечательный? Ты видел, какие у него глаза? Чёрные! Как два озера ночью! В них можно утонуть… Блять, я тебе реально это говорю… я тонул в них. Смотрел в них и тонул… А какие руки, какое тело… ты видел? Божественное! А член? Ты видел его член? Сказка, а не член…
— Кирюх, будешь так расписывать, пойду и влюблюсь в него.
— А вот тогда я тебя убью. Чесслово, — заплетающимся языком пообещал Кирилл, поморгал, прогоняя мутную пелену перед глазами. Из-за этой грёбаной пелены он не мог видеть Пашку, Пашка расплывался светлым пятном в разноцветной мерцающей кутерьме и никак не собирался обратно в человека.
— Я тогда тебе во сне являться буду, — пригрозил Машнов, налил ещё. — Вот посмотри туда. — Он ткнул пальцем в сторону мерцающего танцпола. — Видишь тёлок?
Кирилл напряг зрение: светлые, тёмные пятна, руки, ноги, кони, люди.
— Вижу, — преувеличил, чтобы не казаться лохом, он. На всякий случай раскрыл глаза шире.
— Какая нравится?
— Никакая, — честно признался Кирилл, не понимая, как может нравиться то, чего он не видит.
— И Настюха не нравится? — удивился Пашка. — У неё дойки пятого размера, ты ей между них пихал. В какие дырки ты ей только не пихал. — Машнов захихикал.
Кирилл что-то такое вспоминал… в памяти, разгребая коричневые какашки, копались муравьи… тьфу, блять!
— А вон, смотри, новенькая, — продолжил, не обращая на него внимания, Пашка. — Чего-то я её раньше здесь не видел… может, приехала откуда, в универ поступила… Мелкая, но тоже ничего… Попка ладненькая… Не нравится? Я бы сам ей засадил между булочек. Эй, ты чего, Кирюх? — Пашка потормошил его за рукав. — Тебе хуёво? Поблевать?
Кирилл повернул голову, как флюгер, на голос. Попытался увидеть Пашку. Взмахнул рукой, убирая его клешни. Нормально он себя чувствовал… зашибись просто, не надо считать его слабаком…
— Мне зашибись, — сквозь судороги пищевода, выдавил он. — Наливай.
Что-то радостно хрюкнуло, потом зазвенели стаканы, забулькало. В пальцы втиснулось стекло.
— Ты молоток, Кира! Молоток! Пей давай, пока не остыла. Нравится?
— Нравится…
— А девка нравится? Ну, где твоё мужское «я»?
— Нравит…
Пелена. Голоса. Звуки. Пелена. Звуки. Пелена. Пелена. Пелена.
89
Мучила жажда. Желудок настойчиво требовал воды. Будто он весь иссох и сморщился складками, как кленовый лист под палящими лучами. Только вода могла спасти его. Хотя бы один глоток живительной влаги. Нет, не глоток, а целое море. Море воды. Минеральной. Солёной. Рассола. Какое вкусное слово — рассол. Помидорный. Или хотя бы вода, обычная, из-под крана, с привкусом хлорки.
Воды. Дайте кто-нибудь воды.
Кирилл пошевелился, понимая, что спит… вернее, больше не спит.
Во рту гадко пахло. Он не чувствовал запаха, но знал — пахнет отвратительно, как из помойки. А ещё — что рот сухой, как и пищевод, и желудок. И голова кружится, вращается вертолётом. За хером было вчера столько пить без закуски?
Вчера… точно — вчера.
А где он сегодня?
Кирилл попытался открыть глаза, но веки налились… свинцом? Нет, ртутью. Открыть он не смог.
Под затылком — высокая подушка, под спиной — мягкий матрас. Сверху засунут между ног клок одеяла. Неудобный, падла: свернул набок член и прищемил яйцо.
Кирилл дотянулся рукой, поправил.
Кровать. Хорошо. Чья?
Так. Тишина. Приглушённые… стеклопакетами?.. звуки — раздражающие детские вопли, скрип качелей, тарахтенье моторов, стук каблуков по асфальту, лязганье чего-то металлического. Заебали, успокойтесь… Замолкните — голова раскалывается.
Тихое сопенье рядом. Пашка-козёл?
Нет — Пашка после пьянки храпит и брыкается, бормочет что-то во сне, отбивается от чертей и белочек, а это сопенье совсем тихое, мерное, тоненькое… Женское?
Кирилл подпрыгнул, сел. Сразу прошла головная боль и прекратила мучить жажда. Взамен глухо забухало сердце и кровь застучала в висках.
Рядом с ним на кровати, свернувшись креветкой, лежала голая тёлка. Миниатюрная, точёная. Лица почти не видно из-за упавших на него длинных прямых русых волос, практически не спутанных. Торчал лишь один
