Анатолий Чупринский - Лихоманка
Шагин стоял на крыльце подъезда и, прислонившись к косяку двери, курил. Смотрел на ровные струйки дождя, стекающие с козырька подъезда.
«Недавно был уверен, у меня куча друзей. Очередная иллюзия. Помутнение разума. Полно приятелей, знакомых еще больше, друзей ни одного. Да и вообще. Настоящий друг может быть только в единственном экземпляре. У фронтовиков бывает по несколько друзей, но это другая песнь.
По-настоящему другом мог быть Влад Егоров. Он, увы, уже там, откуда не возвращаются. Я очень хотел быть ему другом. Хотел ли он того же? Все-таки, разница в возрасте двадцать лет. Он был старше, мудрее, опытнее во всех вопросах. С ним поговорить можно было о чем угодно. Абсолютно откровенно. Обо всем на свете. Очень мне его не хватает.
Единственное, что я смог для него сделать, хоть как-то отплатить за его доброту и щедрость, издать в память о нем последнюю его книгу прозы. „Букет красных роз“. Все говорят, неплохая книга получилась. Хоть что-то я смог для него сделать. К сожалению, с опозданием.
Докучаев не друг. Нечего морочить себе голову. Так, приятель. Слишком закольцован на себе любимом. Ни черта вокруг не видит, не слышит. Вгоняет действительность в расхожие штампы литературной тусовки вокруг, да около ЦДЛ. Исчезни я завтра с лица земли, он и не заметит. О смерти Влада Егорова он соблаговолил поинтересоваться только через полгода после похорон.
А что у меня есть? Любимая работа? Призвание? Поручение предыдущих поколений? Семья? Верная жена? Ну, допустим. Хотя, если любовь и была, давно кончилась. Переродилась во взаимное уважение, в удобное для обоих сожительство. В большей степени для нее, нежели для меня. А любовь? Она и была какой-то… спокойной и рассудочной. Как все равно теплый чай. А чай должен быть обжигающе горячим и душистым.
Если взглянуть правде в глаза, Лида достойна лучшего мужчины. Хотя, с другой стороны, не моя вина, что у нас так сложилось. Сложилось так, как сложилось. Моя совесть перед ней абсолютно чиста.
Романы на стороне? У кого их не бывает. Об этом даже смешно говорить.
Только Машенька Чистовская это не роман. Что-то совсем другое.
Нет, нет, недаром так сложились обстоятельства, что мы потянулись друг к другу. Отец подростка и его возлюбленная. Случайностей вообще в жизни нее бывает. Все для чего-то. Зачем-то надо».
Шагин щелчком пальцев выкинул сигарету в лужу перед подъездом, поднял воротник куртки и, недовольно морщась, вышел из-под козырька. Не до утра же здесь торчать, пережидая дождь. Возвращаться к Докучаеву, легче повеситься.
Поздно вечером неожиданно Валера Шагин крепко напился. Жена уехала в Тушино к больной двоюродной тетке. В середине дня позвонила Валере на мобильник и сообщила, останется ночевать у тети Ирины. Дескать, той совсем плохо. Не оставлять же старушку одну в таком положении. Со стороны Лиды было подвигом, ночевать в чужой квартире. С ее-то патологической чистоплотностью.
Шагин купил бутылку коньяка, и весь вечер просидел на кухне. В одиночестве. Даже телевизор не включал.
После третьей рюмки, когда стало нестерпимо душно, Шагин распахнул окно. Вместе с нудным шумом Ленинского проспекта на кухню медленно и как-то неотвратимо вползло… то самое белесое облако, которое обычно окутывало своей защитной пеленой его и Машеньку за городом на Истре.
Откуда оно взялось здесь-то, в его московской квартире?
А потом на кухне появился… сын Андрей.
Деловой походкой протопал по коридору, мимоходом что-то осмотрел на вешалке. Вошел на кухню. Сел напротив Шагина. Нагло налил себе рюмку коньяку, залпом выпил. И даже не поморщился.
Раньше Валера был абсолютно убежден, сын не берет в рот спиртного.
А тут…
— Удивлен? — насмешливо спросил сын.
— Выпороть бы тебя! — пробормотал Шагин.
— А ты выпори! Возьми и выпори! Не отказывай себе в удовольствии. Не понимаю, почему ты раньше сдерживал это затаенное желание. От сдержанности бывает рак. Выпори и поставь в угол.
Шагин молчал. Не знал, как относиться к этому.
«Не схожу ли я потихоньку с ума?» — мелькнуло в его нетрезвой голове.
Сын Андрей усмехнулся и отрицательно покачал головой.
— Нет, ты не сходишь с ума. Не волнуйся, Кащенко тебе не угрожает. Все не так просто в этом лучшем из миров. Я имею ввиду, ваш мир, — с ударением на слове «ваш», улыбаясь, сказал Андрей.
— Ты меня успокоил, — раздраженно ответил Шагин.
— Ладно, переменим тему. Как тебе Машенька?
— Если скажешь про нее хоть одну гадость…
— Нельзя? — удивленно вскинул брови сын.
— Не советую, — угрожающе сказал Шагин.
И сильно помотал головой. Только этого не хватало, драться на кулаках с привидением. Тем более, если это привидение — твой собственный сын. Бред!
— Честно говоря, и не собирался о ней говорить ничего плохого. Просто…
Андрей на секунду задумался и потер переносицу. Он всегда тер переносицу, когда подыскивал слова.
— …ты думаешь, она — «Ассоль»? «Бегущая по волнам»? Ничего подобного. Она не такая.
— Какая же она, по-твоему?
— Самая обычная девчонка. Каких пруд пруди. Симпатичная, привлекательная, обаятельная. В меру рациональна, в меру рассудочна. Все наше поколение такое. Мы другие. Кстати, для тебя не будет новостью, что она беременна?
Шагин довольно долго молчал. Он совсем потерял ориентировку в этом мире. Даже на собственной кухне уже творится, Бог знает что!
— Тебе-то это откуда известно? — зло спросил Шагин.
— Мы там… — сын выразительно потыкал пальцем вверх, — …знаем больше, чем вы думаете. Мы следим за вами. Иногда корректируем ваше поведение. Пытаемся.
— Ты уверен, что она…
— Мне ли не знать! — самодовольно усмехнулся Андрей, — Я даже знаю, кто будущий отец. Ее нынешний парень. Длинный такой. Рост сто девяносто пять. Она довольно лихо захомутала его. Многие из ее подруг пытались, ни у кого не выгорело. А она, раз два, и в дамки.
— Зачем ты все это мне говоришь?
— Чтоб не питал иллюзий. В твоем возрасте это опасно. Ты ведь у нас романтик. Последний романтик двадцатого века. Я знаю даже, кто родится. Мальчик. И назовет его Машенька… Как думаешь?
— Моим именем.
— Ты догадлив. Я всегда гордился твоей догадливостью. Ты с полуслова, со взгляда иногда понимал столько, сколько другой не поймет за всю жизнь. Будет еще один Валерий Иванович. И судьба у него будет, ого-го, какая, полный отпад!
Белесая дымка вокруг Андрея вдруг резко сгустилась, лицо сына стало расплывчатым и непропорциональным, как в зеркале «Комнаты смеха» парка им. Горького. Вся его фигура заколыхалась, как студень.
