Маргарет Роум - Девушка у Орлиного перевала
— Ты забыл о дяде Майкле! — возмущенно бросила она. — Дядя не позволит поступать, как тебе заблагорассудится.
— Он далеко отсюда, на рыбалке, и если ты еще вспомнишь Кейту, то могу успокоить: я намекнул ей, что мы, возможно, на несколько дней поедем к Майклу, и если этим вечером не вернемся, она легко поверит, что мы так и поступили.
Негодующий румянец медленно исчез с лица Джорджины, оно побледнело и стало озабоченным. Дымчато-серые глаза расширились, словно помимо ее воли умоляя отменить жестокое решение. Но его взгляд не смягчился, он пронзал ей сердце и заставлял трепетать, как от укола шпагой. Каждое слово, которое произносил, он взвешивал. Орел больше не был пленником, в этом нет никаких сомнений! Мрачное предчувствие охватило ее, когда она подумала об орлах, сторожащих его дом. Подобно диким созданиям, он тоже способен повернуть против тех, кто нарушал его планы.
Скрип его стула о каменный пол так напугал ее, что она вздрогнула. Теперь, когда она знала, до какой степени он безжалостен, заброшенность одинокого фермерского дома казалась зловещей. Испуганный мозг посылал сигналы опасности, и холодок пробегал по спине. Стоило ему случайно оказаться рядом с ней, как она невольно вскрикнула и сжалась на своем стуле. Он подошел еще ближе, глядя сверху вниз с необъяснимым выражением, и она снова отпрянула.
Он стоял, не двигаясь, в полной тишине, и она почувствовала всевозрастающую панику. Куда исчез тот приятный мужчина, чьей непоследовательной натурой она могла, как ей казалось, управлять! Перед нею был угрюмый незнакомец, более опасный, чем кто-либо, с кем она была знакома раньше.
Она превосходно ориентировалась в мире бизнеса, среди которого выросла, где у нее прорезались зубки, где, повторяя за матерью, она произнесла первые слова и где научилась достойно парировать любую словесную атаку, как подобает деловой женщине, способной за себя постоять в этом мире мужчин. Лицом к лицу с Лианом Ардулианом она теряла всю свою уверенность. Холодное самообладание, над которым она работала многие годы, испарялось, как туман с вершины горы: она направляла свои слабенькие силы против слишком грозного противника. Но было нечто, пугающее ее больше, чем все остальное. Мать подпитывала ее самоуверенность и гордыню, уверяя, что дочь на голову выше любого мужчины. Здесь же, вдали от твердой почвы «Электроник интернейшнл», она чувствовала себя только слабой и беззащитной женщиной, которая оказалась во власти мужчины, непочтительного дикаря, отказывающего ей в элементарных знаках уважения, к которым, как истинная дочь своей матери, она привыкла.
Медленным движением она провела по лбу рукой, — она устала, это был длинный, полный событий день, и вокруг дома сгущались сумерки. О чем еще собирался он спросить? Какие еще коварные планы зреют под этой глухой маской, оживляемой только голубым цветом глаз, внимательно изучающих ее? Она должна знать.
Внезапно она спросила:
— Где я буду спать? — и была удивлена мягкой неуверенностью в его голосе.
Глядя на нее сверху вниз, он ответил:
— Спальни наверху, — он кивнул в сторону лестницы у дальней стены.
Сердце у нее ушло в пятки, но, призвав на помощь все свое мужество, она повернулась к лестнице.
— Если ты не возражаешь, пойду прилягу, я очень устала, спокойной ночи. Он задержал ее.
— Я пойду первым, — мягко настоял он. — Я знаком с домом, ты можешь споткнуться.
Она не возражала; но когда он пошел вперед, холодные пальцы сжали ее сердце, чувство страха сдавило ее горло и парализовало дыхание.
Наверху лестницы было темно. В коридоре без окон единственная дверь вела в единственную спальню. Он открыл ее, пропустив в коридор яркий луч света, и вслед за ним она вошла в комнату. Здесь стояла железная кровать с очень тонким матрацем, — она никогда такого не видела, — покрывающим пружины. Плохо отшлифованные медные шишечки с трогательным великолепием украшали спинки кровати, а ножки стола с мраморной столешницей, на которой стояли кувшин и таз для умывания, казалось, готовы были подломиться.
Такие безыскусные вещицы она видела прежде дома, у друзей в Америке. Их покупали в качестве сувениров в своих поездках на «старую родину» и использовали как подставки для цветов, — они имели большой спрос, ими даже восхищались. Интересно, тупо подумала Джорджина, так бы ли они восхищались, если бы знали истинное предназначение подобных предметов?
Ирония не укрылась от его глаз, и Лиан с усмешкой спросил:
— Примитивно, не правда ли?
Она быстро повернулась, затем отошла в сторону, подальше от него. Он стоял, опираясь о косяк двери и скрестив руки на груди. Его высокая фигура была опасно большой для маленькой комнаты. Она находилась в одном шаге от спинки кровати и поняла, но слишком поздно, что попала в западню. Словно загипнотизированная, она с ужасом наблюдала, как его темная голова наклонилась к ней, и он со значением прошептал:
— Вы уже поняли, мисс Джорджина Руни, что мы простой до примитивности народ. Могу представить, какие мысли роятся сейчас в вашей маленькой испуганной головке. Как поведет себя дальше ирландский дикарь? Достаточно ли он цивилизован, чтобы уважать мою волю, или в его жилах все еще течет кровь варваров?
Он испытывал ее терпение с радостью ребенка, привязавшего жестяную банку к кошачьему хвосту, но ребенку можно простить глупость, мужчине — нет. Ее глаза сверкнули, она с вызовом встретила его взгляд.
— Если судить по прошлому опыту, вряд ли от вас можно ожидать уважения или соблюдения приличий. Мужчины, подобные вам, знакомятся с женщиной исключительно ради удовлетворения собственного тщеславия, им не свойственны глубокие истинные чувства. Мнение моей матери справедливо: «Никогда не доверяй ирландцу!»
Белая линия вокруг его твердо сжатых губ указывала на сильнейший гнев, но она не побоялась посмотреть ему прямо в глаза. Он произнес сквозь зубы:
— Ты уже во второй раз предъявляешь мне это обвинение, и я снова категорически отвергаю его!
— Но ты не опровергаешь его, потому что не можешь! — бросила она в ответ.
— И никогда не стану, — прервал он ее. — Это значило бы придавать глупостям значение, которого они не заслуживают. Я их просто отвергаю, они не заслуживают даже презрения!
Он сердито смотрел на нее, и уверенность Джорджины поколебалась. Может быть, она ошибалась относительно его намерений? Ее обвинения вызвали в нем бурю гнева, заметно было, каких усилия ему стоит сохранить контроль над собой. Неожиданно вспомнились слова, сказанные не то им, не то ее дядей, — Джорджина сама слышала их собственными ушами, и они прочно отпечатались в памяти: «Практичная деловая женщина… бесполый компьютер». Обида проснулась в ней, и она сказала твердо:
