Татьяна Турве - Если ты индиго

Словив первую попавшуюся маршрутку, Яна добралась до Старого Города — было все равно куда ехать, лишь бы подальше от дома, от мамы, от своих мыслей… Неспешно брела по центральной улице Суворовской, сплошь засыпанной ярко–желтыми листьями неимоверной красоты. (Этой осенью они на удивление рано начали желтеть, хоть холодов еще и в помине не было.) Не обращая ни на кого внимания, ворошила листья ногами (благо, что сегодня в кроссовках), шаркала, как старушка — в общем, развлекалась вовсю. Такой пушистый шелестящий ковер, совсем как в детстве… И каждый лист — прямо произведение искусства, особенно хороши резные кленовые с ажурной вязью из тоненьких прожилок. О прохожих Янка напрочь позабыла — пускай себе думают, что хотят: «Сегодня у нас будет тет–а–тет: осень и я. Я — это от «Яна»… «Последняя буква в алфавите», Ярик так дразнил, кажется… Аня–плюс, Яна–минус. А это откуда взялось, какой еще минус?..»

Небо над головой было пронзительно–синее, даже слегка фиолетовое, пугающее своей красотой: разве может быть такое небо на Земле? Есть всего несколько дней в сентябре, когда оно бывает таким, да и то не каждый год, Янка несчетное количество раз проверяла. Интересно, почему у людей никогда не встречается такого же оттенка глаз, сине–фиолетовых? Она бы тогда смотрелась в них, не отрываясь, хоть на небо, разумеется, всё равно лучше…

Вот уже и каштаны сыпятся, красота! С ними у Яны много чего приятного связано: вспомнить хотя бы, как вели в парке напротив школы перестрелки, пугая случайных прохожих дикими воплями и улюлюканьем. (Голые коричневые катышки были пулями, а в колючей зеленой кожуре — гранатами. Вот эти ценились на вес золота…) Весь четвертый класс пролетел в увлекательной войне с мальчишками, с досадными перерывами на уроки. Они, девочки, объявили себя племенем краснокожих, а избранным лучшим ребятам выпала великая честь стать презренными бледнолицыми. (Девчата сильно опасались, что пацаны будут звать их «краснорожими», но те до такого не дотумкали. Или просто джентельмены попались, Янка сейчас склонялась к последнему.) Остальные девчонки из класса страшно завидовали их тайному «масонскому» обществу — пускай и виду старались не подавать, но по глазам сразу было понятно…

А еще чуть позже они своей индейской «шайкой» принесли клятву о вечной дружбе: стояли впятером, крепко соприкасаясь плечами и соединив руки, как в старом фильме «Три мушкетера» с Боярским («Мушкетеров» тогда часто крутили по телевизору). «Один за всех и все за одного!» — наверняка одновременно так подумали, но вслух никто не сказал, постеснялись. Что–то в этом моменте было особенное, Янка до сих пор о нем часто вспоминала, хоть столько лет прошло… И каждый раз даже плакать хотелось: ничего похожего по напряженности и взлету чувств с нею с тех пор не случалось.

Сейчас подруги, конечно, есть, но как–то каждый сам по себе — какое там «все за одного»! (Взять хотя бы этот четверг: развернулись и ушли без нее, никто и словом не обмолвился!..) Так жалко, что в пятом классе их дружную компанию по какой–то директорской прихоти расформировали, распихали куда попало — кого в «А», кого в «Б», а кого–то вообще перевели в другую школу. На том всё и заглохло.

Но это было намного позже. А в тот незабываемый «индейский» год Янка специально выдумала для их племени новый алфавит — было–было! Пришлось девчонкам вызубрить его наизусть в обязательном порядке, хоть как ленивые соплеменники (то есть соплеменницы) ни ворчали, не жаловались на свою судьбу… Зато потом не было большего развлечения, чем перебрасываться на уроках шифрованными записками: если кто и перехватит, ни за что не разберет, что к чему! Каждые полчаса посылали мальчишкам «донесения» и ужасно веселились, глядя на их вытянутые физиономии. Янка однажды в минуту слабости дала наводку, не удержалась — нравился ей там один «кадр», как говорит папа… Кадра звали Руслан, а наводка была довольно прозрачная: «Буква «а» — это «плюс», а «я» — это «минус». И всё равно не помогло, не расшифровали!

А затем уже весной Анка–пулеметчица, Янкина верная подружка с первого класса, — она на это прозвище обижалась по–страшному — раздобыла у старшего брата учебник по азбуке Морзе. (Сейчас кому–нибудь расскажешь — не поверят!) Да только в морзянке их суровые и простые индейские умы не разобрались, слишком заумно показалось… А еще затем каждая из девочек получила свое тайное индейское имя: Наташка Попова, как самая ловкая и спортивная, стала Быстрая Стрела, а Янку нарекли Гибкая Лиана. (Это уже после того, как на физ–ре перед всеми отличилась: села на шпагат и одновременно скрутилась в чем–то наподобие мостика. Это были они, пять минут ее славы! Одноклассники с тех пор резко Яну зауважали, еще месяц в коридоре с гордостью показывали пальцем кому–то из параллельного класса. Со временем, конечно, забыли, отвлеклись на что–то другое…)

Погрузившись с головой в воспоминания, она нечаянно вышла к остановке на проспекте Ушакова. «А это, пожалуй, неспроста, как там у Кастанеды? «Мир подал ей знак», — сообразила Яна. — На троллейбус сесть, что ли? Только на какой? Это вопрос… А-а, не всё ли равно — какой первый подгонят, в такой и грузимся!»

Вот сейчас Янка особенно остро ощущала, как сглупила, отказавшись на прошлой неделе от папиного старого мобильника. (Если бы вовремя проявила интерес, то он бы, может, и свой новый Samsung ей отдал, втихаря от мамы.) Так нет же, гордо покрутила носом и получила теперь по заслугам: отрезана от всех и, самое главное, никто не сможет ее найти, даже если и захочет.

Папа, папа… К горлу предательским клубком подступили слезы: когда–то (она была совсем маленькой) родители впервые затеяли ссору и начали кричать о разводе. Кричали с каждой минутой всё громче и злее, а ей становилось всё страшнее и страшнее… Потом они принялись дергать их с Яриком, старшим братом, за руки каждый к себе и вторили друг другу — Яна тогда не понимала смысла этих слов, но боялась так, что замирало в груди сердце: «Дети останутся со мной!..»

Правда, папа несколько раз пытался смягчить ситуацию — видел же, что они с Яриком напуганы до полусмерти. Улыбался застывшей и оттого жуткой улыбкой на побледневшем лице и бодренько так говорил: «А вы пойте, не надо на нас смотреть! Ну, давайте!..» Они с брателло брались за руки и едва не плача фальшиво выводили: «Голубой вагон бежит, качается…» (Хоть обоим уже в том нежном возрасте пророчили музыкальный слух.) С тех пор Янка эту вполне безвредную песню просто не переваривает! А Ярослав теперь, чуть при нем повысят голос, сразу разворачивается и уходит из дома, не сказав никому ни слова. Или уезжает куда–нибудь, вон как сейчас на свои сборы…