Кэндес Бушнелл - Пятая авеню, дом один
В сорок лет, в связи с появлением неясного внутреннего дискомфорта, Минди начала ходить к психотерапевту, специалисту в области новой психоаналитропической концепции «упорядочивания жизни». Психотерапевт оказалась красивой зрелой женщиной лет тридцати восьми, с гладкой кожей фанатичного адепта красоты. Она носила коричневую юбкукарандаш, блузку с леопардовым принтом и лодочки Manolo Blahnic с открытым мыском. Минди знала, что врачиха недавно развелась и осталась с пятилетней дочкой.
— Чего вы хотите, Минди? — спрашивала она ровным деловым тоном, какой принят в крупных корпорациях. — Если бы вы могли чтото получить, чего бы пожелали? Не размышляйте, отвечайте сразу.
— Ребенка, — вырвалось у Минди. — Второго ребенка, маленькую девочку. — Пока слова не прозвучали, Минди даже не подозревала, как болезненно они отзовутся в душе.
— Почему? — спросила психотерапевт.
Минди немного подумала.
— Я хочу комуто себя посвятить.
— Но у вас есть муж и сын, разве не так?
— Сэму уже десять лет.
— Значит, вам нужна страховка, — последовал вывод.
— Не понимаю, при чем тут…
— Вам требуется гарантия, что через десять лет, когда ваш сын закончит колледж и станет взрослым, вы будете комуто нужны.
— Оо! — засмеялась Минди. — Сынуто я всегда буду нужна.
— Ну, а если нет?
— То есть вы хотите сказать, что у меня ничего не получится?
— Получится. Любой добьется своего, если знает, чего хочет, и направит на это усилия. И возможно, пойдет на жертвы. Я всегда говорю своим клиентам, что бесплатных туфель не бывает.
— Вы хотели сказать — пациентам? — уточнила Минди.
— Клиентам, — отрезала психотерапевт. — Все они вполне здоровые люди.
Минди прописали ксанакс по одной таблетке перед сном от чувства беспокойства и нарушений сна (проспав часа четыре, Минди просыпалась и долго лежала без сна, охваченная беспричинной тревогой), а потом направили к лучшему на Манхэттене специалисту по проблемам бесплодия, всех подряд не лечившему, но принимавшему иногда по рекомендации врачей своего уровня. Для начала он выписал витамины для беременных и пожелал удачи. Можно было даже не надеяться — Минди знала, что она невезучая. И она, и Джеймс.
Через два года, пройдя множество сложных процедур, Минди сдалась — подсчитав потраченные деньги, она поняла: продолжать не получается.
«Дни, когда я была всем довольна, можно пересчитать по пальцам, — печатала она в блоге. — А это маловато для страны, где погоня за счастьем является основным правом, записанным в конституции. Впрочем, может, в этом и кроется разгадка — погоня становится самоцелью, а собственно счастье выпадает из приоритетов».
Минди вспомнила воскресенье в Хэмптонс, как утром все вышли погулять по пляжу и она несла Сидни, меся ногами мягкий песок вдоль полосы прибоя. За дюнами поднимались дома, огромные, триумфальные свидетельства чьихто успехов, вечно недоступных, ускользающих от других людей. Вернувшись в дом, Редмон затеял игру в тачфутбол.
Кэтрин и Минди сидели на крыльце, наблюдая за своими мужьями.
— Прелестный день, не правда ли? — в десятый раз заметила Кэтрин.
— Поразительный, — согласилась Минди.
Кэтрин, прищурившись, всматривалась в играющих на лужайке.
— Сэм очень красивый мальчик, — сказала она.
— Да, он у меня симпатичный, — с гордостью подтвердила Минди. — Джеймс тоже был красив в молодости.
— Он и сейчас хорош собой, — вежливо произнесла Кэтрин.
— Вы очень добры, но это не так, — возразила Минди. Кэтрин оказалась настолько шокирована этими словами, что Минди сочла необходимым пояснить: — Я из тех людей, которые не лгут себе. Стараюсь жить, глядя правде в глаза.
— А это нормально? — вырвалось у Кэтрин.
— Наверное, нет.
Некоторое время они сидели в молчании. Мужчины неуклюже бегали по лужайке, отдуваясь и тяжело дыша — сказывался возраст, однако Минди завидовала их свободе и готовности побегать за радостью.
— Вы счастливы с Редмоном? — спросила она.
— Скорее, мне весело, — ответила Кэтрин. — Когда мы ждали ребенка, я сильно нервничала, не зная, какой из моего мужа получится папаша. Это был самый тревожный период наших отношений.
— Неужели?
— Почти каждый вечер Редмон уезжал развлекаться, как привык. Я думала — он что, намерен так продолжать и после появления малыша? Неужели я опять фатально ошиблась в человеке? Чтобы узнать мужчину, надо родить ему ребенка. Вот тогда он раскрывается, и становится видно, добрый он, терпеливый, любящий или незрелый эгоист. Став матерью, либо начинаешь любить мужа еще сильнее, либо теряешь к нему всякое уважение. А в отсутствие уважения возврата к прежним отношениям не будет. Я хочу сказать, если Редмон когданибудь ударит Сидни, накричит на него или пожалуется, что ребенок плачет, не знаю, что с ним сделаю.
— Он никогда не позволит себе ничего подобного. Редмон так гордится своей культурой и воспитанием…
— Все верно, но мать не может не думать о подобных вещах, когда у нее маленький ребенок. Это на уровне инстинкта. А Джеймс хороший отец?
— О, Джеймс с самого начала заделался образцовым папашей. Конечно, он не идеал…
— Да где ж они, идеалы?
— Но он уделял Сэму максимум внимания. Когда я была беременна, он прочел все книги для родителей. Он немного зануда…
— Как все журналисты.
— У него привычка утопать в деталях. Но Сэм получился очень удачным.
Минди откинулась на спинку стула, наслаждаясь теплым летним днем. Сказанное ею о Джеймсе было лишь полуправдой. У мужа в отношении Сэма развился настоящий невроз. Особенно он дергался насчет того, что младенец ест и какие подгузники носит, — однажды они с Минди разругались изза этого прямо в магазине Duane Reade. Их взаимная обида постоянно тлела и чуть что вспыхивала как магний. Кэтрин права, думала Минди. Семена разлада между ней и Джеймсом проросли в первые месяцы после появления Сэма. Новоявленный отец был так же напуган, как и молодая мамаша, в чем упорно не хотел признаваться, но Минди воспринимала его поведение как вызов ее материнским талантам. Она боялась, что муж считает ее плохой матерью, и пыталась доказать обратное, критикуя любые его решения. Но это подогревало и чувство вины в ней самой. В отпуске по уходу за ребенком Минди пробыла ровно шесть недель, после чего вернулась на работу. Втайне она вздохнула с облегчением, вырвавшись из домашней каторги и буквально сбежав от младенца, который требовал столько внимания, что это пугало, и пробудил в ней такую любовь, что это приводило ее в ужас. В конце концов они както приспособились, подобно большинству родителей, а младенец, появившийся на свет благодаря их общим усилиям, занял в их жизни такое огромное место, что вытеснил всякую вражду между ними. Впрочем, Джеймс до сих пор трясся над Сэмом как над фарфоровой вазой.
