Лариса Райт - Золотая струна для улитки
– Понимаете, моя невеста…
– Эта черненькая балерина?
– Да. Так вот, она…
– Больна?
– Нет, она…
– Значит, здорова?
– Надеюсь. Наверное…
– То есть никто не умер и не при смерти?
– Нет, но…
– Послушай меня, Марат! Музыкант может не выйти на сцену, когда его ждут зрители, только в одном случае – в смертельном. Либо ты понимаешь это, либо ты не настоящий дирижер. Пожалуйста, езжай. Только можешь не возвращаться. Проблемы твоей личной жизни не должны влиять на успех оркестра. Конечно, все мы люди. И если бы ты сказал, что случилась трагедия, я бы отпустил тебя, не моргнув глазом, но если у тебя проблемы с девушкой, то они могут и подождать, а музыка, Марат, ждать не станет. Она проигрывается мелодиями звук за звуком и утекает вперед. У тебя здоровые амбиции талантливого человека, я это вижу. И думать ты должен не о том, что творится в далеком Бишкеке, а о том, что тебя ждет в Харькове, Донецке и Киеве. Отыграешь гастроли и через два месяца будешь сражаться на любовном фронте. Но для начала тебе нужны другие победы. Так что, уезжаешь или остаешься?
Марат остается. Он не предполагает, что одновременная победа в двух сражениях на каждой из передовых без боя невозможна.
По утрам Марат репетирует, вечером выступает, днем прогуливается. По тихим улочкам в центре Харькова мимо старинных особняков купцов и дворян. От горисполкома по широкой Сумской мимо драматического театра, на сцене которого блистали Сара Бернар, Айседора Дункан, Вера Холодная, к огромной площади Свободы. Говорят, эта площадь гораздо больше московской Красной. Возможно. Когда-нибудь Марат это проверит. А сейчас его мысли в Бишкеке.
После Харькова играют в Донецке. На главной площади бастуют шахтеры, а в местном театре лебедем умирают заезжие балерины. Как там Марийка? Где она? Что с ней? Почему молчит?
Киев встречает колокольным звоном над широкой гладью Днепра, а в душе Марата набатом разливается трепетная радость: «Неделя. Осталась всего неделя».
– Нас приглашают в Москву, Марат. Фестиваль, потом несколько выступлений. В общем и целом, еще месяц проездим.
– Вы же говорили, после Киева я свободен.
– Ты не едешь в Москву?
– Еду.
И еще тридцать дней мучительного неведения.
25
Ну надо же! Он почти целый год пытается достучаться, заглянуть в тайники души, зажечь искорки в глазах, а тут обыкновенный котенок – и такие перемены. Да уж. Кто там лучший друг человека, собака? Кошка, пожалуй, тоже подойдет. Психолог поражается переменам, произошедшим с Андреа. Нет, она по-прежнему задумывается и уходит в себя, говорит загадками, отвечает невпопад, но обозначилась явная положительная динамика. Теперь у врача есть соломинка, ухватившись за которую он без усилий вытягивает на свет настоящую Андреа: общительную, сообразительную, интересующуюся (пока только кормами для животных, но все же) и даже… даже иногда улыбающуюся. Стоит спросить, как поживает маленький Эрфи, – и пациентка преображается. Врачу с трудом удается прерывать монолог, чтобы задавать вопросы, хоть как-то связанные с непосредственной целью встречи. Хотя он сам не знает, зачем Андреа продолжает к нему ходить. Теперь весь ее мир сосредоточен вокруг серой безродной кошки, которую она выщипывает, выгуливает, выглаживает и, кажется, вывешивает ее фотографии в Интернете на форуме профессиональных кошатников. Доктор понимает: перед ним чрезвычайно увлекающаяся, глубокая, разносторонняя личность, которая не ограничивает себя поверхностными знаниями об интересующем ее предмете, а забирается в самые дебри, изучает детали, с восторгом впитывает все тонкости нового, неизведанного. Теперь он знает, какой Андреа была до случившегося: целеустремленной, уверенной и одновременно следующей велениям сердца. Она с восторгом и бешеной энергией хваталась за исполнение желаний, оступалась, падала, но поднималась и шагала дальше, пока ей окончательно не подрезали крылья. Вот и сейчас эта чудачка, похоже, собирается сделать из своего кота звезду мирового масштаба. Психологу кажется, что он уже и сам отлично разбирается в породах и окрасе, знает адреса лучших питомников, зоомагазинов и ветеринаров. Андреа заражает всех вокруг своей увлеченностью. Только бы с этим ее нежданным спасителем ничего не случилось! Кошка все-таки…
– Не открывайте окна, Анечка, – договаривает Карлович вслух свои мысли.
– Что? – не понимает Андреа, увлеченно рассказывающая, какие прививки она сделала своему питомцу и чем «Мультифел» лучше «Вакдерма»[26].
– Берегите, говорю, кота.
– Да-да, конечно. Ну так вот. Если ввести «Вакдерм»…
– А как дела у вашей танцовщицы? Она вернулась?
– Ой… Я не знаю.
26
– Я не знаю. Я не готова.
– Опять? – Учительница строго поправляет очки и укоризненно качает головой. – Это уже третий невыученный урок подряд, Наташа. Что происходит? Скажи бабушке, пусть зайдет. Ты слишком много времени уделяешь танцам, а школа побоку.
– Я больше не танцую.
– Да? Тогда в чем дело? Ты всегда отлично училась. Что с тобой, девочка?
– Что с тобой, Наташа? – Внучка в неестественной позе замерла у шкафа, явно притворяясь, что сосредоточена на выборе книги.
– Все нормально. Делаю уроки. Ищу задачник. Запропастился куда-то.
– Да? А что это ты на себя нацепила?
– Лосины, ба. Сейчас все так ходят.
– А тапочки где?
– На ковре и в носках не холодно.
Роза, вздохнув, уходит. Наташа подкрадывается к двери, слышит удаляющиеся шаги и вступительную мелодию бабушкиного сериала. У нее есть целый час. Она быстро снимает носки, и лосины превращаются в балетное трико. Скидывает свитер, под которым – гимнастический купальник. Вставляет в выпрошенный на время у подружки плеер диск с записью испанской гитары, который купила на сэкономленные от «незавтраков» деньги, и встает к зеркалу. Ног не видно, но это неважно. С ногами у нее полный порядок, главное – видеть руки. Она старается, сгибает кисти то с веером, то без него, но руки продолжают опережать музыку. Девочка останавливается, выключает музыку и начинает движения заново, командуя себе под нос:
– Вправо, вниз, с мизинца через бок. Дорисовываю полукруг – и влево в исходное. Пальцы веером, кисти вверх, локти назад. Рисуем, завершаем над головой. Круг кистями перед собой, не разъединяя запястий, не торопясь. Раз-два-три, раз-два-три. Вверх-вниз, вправо-влево. Согнуть в локте, поднять ладонью от себя, раз-два-три, раз-два-три.
Наташе кажется, у нее ничего не получается. Она расстроена, недовольна, считает, что часа в день недостаточно. Девочка ставит будильник и повторяет упражнения каждую ночь, пока маленького трудоголика окончательно не сманивает в свои объятия Морфей. Ей всего десять лет, а она уже мечтает о большой сцене. На этом пути, оказывается, есть препятствия. Что тут волноваться об остальных уроках, если хромает главный предмет?
