Его сладкая девочка - Аля Драгам
Слова проходят на периферии. Я их и слышу и не слышу одновременно. Не могу оторваться, всматриваясь в лицо Егора. Он также безотрывно следит за мной. Или это снова кажется? Может, его и нет здесь, вовсе?
Антон подхватывает на руки и несет по ступеням. А я совершенно теряю ощущение реальности. Голова кружится, к горлу подкатывает тошнота.
Чувствую прикосновение к спине скользкой ткани. Веки наливаются свинцовой тяжестью и неимоверных усилий стоит держать глаза немного приоткрытыми. Наверное, страх, поселившийся в подсознании, дает возможности черпать ресурсы на самые простые действия.
— Не дрожи, птичка. Если хочешь, я буду нежен.
В уши заползает хриплый шепот, а на бедре чувствуется прохладное прикосновение. Дёргаю ногой, чтобы скинуть неприятное ощущение, но даже не понимаю, удается ли это. Пытаюсь кричать, чтобы не трогали, но вместо слов вырывается мычание. А еще слезы. Слезы я точно ощущаю.
И нет, я отдаю себе отчет в том, что сейчас случится. Страшно? Безумно. Но еще страшнее, что сама во всем виновата. Так бездарно повелась и так бездарно потратила жизнь. В воспаленном мозгу проносится, что выжить после насилия у меня не хватит мужества.
Я уже сломалась. Здесь и сейчас. Под чужими прикосновениями и чужими губами. И пусть я бессильна физически, чтобы сопротивляться, но все против моей воли. Глупая, думала, что соком себя обезопасила. Но подлить ведь могли и в стаканчик. Как поздно я это поняла! Как поздно…
Молюсь, чтобы темнота, маячащая на границах сознания, поглотила. Не хочу ничего видеть и чувствовать. Сейчас на второй план отступает все, даже любовь к сестренкам. Я вовсе не отважная, как всегда про себя думала.
Антон стягивает топ, впиваясь в шею, а я, задыхаясь от мерзости, проваливаюсь в спасительную черноту.
Глава 16
Егор.
— Как мать?
Голос Тима звучит глухо, потому что разговаривает этот засранец опять по громкой.
— Нормально мать. На днях капельницы заканчиваются и домой, под наблюдение и заботу. А ты очередную гарнитуру где уже прое… потерял? — Ловлю мамин осуждающий взгляд. Не любит, когда при ней выражаются.
Красивая она у меня. Статная. На ба похожа. Хотя они вообще ни капли не родные: ба и дед папины родители, маминых я никогда не видел. Но мама с бабулей так близко дружат, что с каждым годом походят друг на друга все сильнее.
Осанка, умение себя подать, манера разговора. Даже привычка пить ледяную воду с утра. Кто—то из них перенял у другой. Две мои близкие женщины.
— Эй, друг. Куда пропал? — Тим бухтит, потому что я не отвечаю, задумавшись. Кажется, он не только успел ответить на мой вопрос, но и задать свой.
— Тим, извини. Не выспался. Ты чего хотел—то?
— Ну вообще я тебе инфу там скинул. А ты молчишь. Загрузился по полной?
— Есть немного.
Если честно, с момента маминого приступа и моего спешного отъезда, счет времени я потерял. Отец загрузил своими делами, разнервничавшись из—за матери. Любит ее, пылинки до сих пор сдувает. Свои проекты, а еще каждодневный ритуал посещения клиники. Мама, как маленькая девочка, отказывается от капельниц, если я не сижу рядом.
Тру переносицу, пытаясь сообразить, чего от меня хочет Тимур. Какую инфу он там скинул?
— Короче, мне уже некогда. Ты посмотри. Когда один будешь. Думаю, много чего поймешь. Маме привет.
Не успеваю ответить, как скидывает звонок. Во всем такой. Постоянно на бегу.
— Кто звонил, сынок? — Мама откидывается на подушке, голос слабый. Никто толком понять не смог, что с ней произошло. По телефону поговорила, чай выпила и начала сползать вниз. Когда я примчался домой, ее уже везли в клинику. Хорошо, ее лучшая подружка здесь всем рулит, присмотр действительно качественный.
— Тим. Привет тебе передавал.
— Ох, сынок. Бросал бы ты уже эти компании. Когда Светочке предложение сделаешь? Девочка ждет, часики тикают.
Далась им эта Светочка. Иногда закрадывается мысль, что Светку любят больше, чем меня. Что бабуля, что мать — сюсюкают с ней, а та и рада стараться. Только дед демонстративно уходит. Терпеть не может эту показуху.
Воспоминания про деда автоматом перекидывают на наш последний разговор. Яна… Оксана, в смысле, ему понравилась. Уж не знаю, как он сумел за пару минут разглядеть во мне нешуточный интерес к девочке.
Девочке… Эта мысль в первые дни грела, прожигаю в груди дыру. От удовольствия. Быть первым у такой девушки… это награда сотого левела, не меньше. Хотелось бы статься единственным. Но… Мой спонтанный отъезд разрушил и без того хрупкую связь.
Нет, конечно, я искал Оксану. Когда стало невмоготу, вырвался среди ночи и приехал в поселок. Благодаря друзьям, данные у меня были. Фамилия, адрес. До утра проторчал у дома, но утром никто не вышел. Терпением особо не отличался раньше, и, доведя себя до критической точки, минут двадцать барабанил в дверь. Вынести эту хлипкую преграду труда бы не составило. Но вдруг она спит крепко и не слышит? А я напугаю…
Так и стучал, пока на шум не подошла соседская бабулька, просветившая, что Ксюша уехала в конце августа, и с тех пор не появлялась. Сестер забрала с собой. А Иван, оставшись один, пьет у друга, не просыхая.
Много чего еще поведала бабка. Я так растерялся от потока информации, что не поблагодарил. Так и ушел, оглушенный словами.
Бьет же, ирод, девку. Бьет. А она молчит. Боится, что девчонок отберут.
Так за волосы таскал по двору и орал. А она только лицо закрывала и кричала старшей — Дашке — чтобы спрятались.
Руки заломил и в машину ее. Прижал и ремнем бил. Пока сознание не потеряла бедняжка. И подойти не давал никому урод же паршивый.
Так и сидела на улице всю ночь босая, пока не уснул. Уйти боялась, чтобы сестер не извел.
— Но вы же видели все, почему никуда никто не сообщил? Чтобы помочь?
— А куда сообщать, милок? Сам Иван из органов, участковый у него в дружках. И девке хуже сделаешь, и себя подставишь. Зойка ей помогала, младших брала на ночь. А так чем уж поможешь? Старые мы, милый… Да она просила, сестер жалела. В детском доме еще хуже. А тут при ней.
Десяток метров до машины дались с трудом. Раньше я не думал даже, что
