Четыреста килознаков - Татьяна Рябинина
Ник взял у меня листочек с рекомендациями, пробежал глазами и без стука вошел в кабинет. Сначала там шел невнятный разговор на повышенных тонах, потом еще какой-то бубнеж, после чего он появился уже с другой бумажкой.
— Поехали, — он подал мне руку. — МРТ делать.
— Прямо сейчас? — я вытаращила глаза. — Куда?
— Какая-то там Красноармейская. Платно, но круглосуточно. С направлением без записи.
— Может, хватит? — мне хотелось то ли плакать, то ли смеяться, то ли материться, а лучше все сразу. — Я просто подвернула ногу и растянула связки.
— Ты сильно растянула связки, — все так же невозмутимо возразил Ник. — Возможно, там надрыв. Жень, — он осторожно провел костяшкой пальца по моей щеке. — Мне понравился этот вечер, и я хотел бы его повторить. Чем скорее, тем лучше. Так что не сопротивляйся, ладно? Все равно не получится.
Да? Тебе только сам вечер хочется повторить? Больше ничего?
Похоже, генератор идиотских вопросов сегодня работал бесперебойно.
Уже в машине Ник что-то вспомнил и пошел обратно. Вернулся минут через пять с костылем.
— О боже, заче-е-ем? — захныкала я. — Его же потом возвращать придется.
— Не придется, — хмыкнул он. — Девушка согласилась списать как сломавшийся.
Впрочем, надо было признать, что с костылем ковылять удобнее, я оценила это, когда приехали на Шестую Красноармейскую в какой-то институт. На МРТ ушло часа полтора: пока заполняла анкету и договор, пока ждали в очереди, пока обследовали и написали заключение.
— Надрыв связки есть, незначительный, — сказала врач, тоже молодая, но все же больше похожая на медика, чем бородатый недоучка. — Тут даже гипс не нужен. Тугая повязка и покой. Первые два дня можно холодные компрессы поделать, чтобы отек снять, потом сухое тепло. Ну и любое обезболивающее, которое хорошо переносите.
— Какого? — мрачно поинтересовалась я, глядя, как Ник прикладывает карточку к пинпаду.
— Такого. Если б я не назвал кого-то бодрой старушкой, ее не укусило бы вспомнить молодость. Так что… вина моя.
— Ты издеваешься, да?
— Ну если только совсем немного. Зато теперь буду спокоен, что ничего фатального. А спокойствие, знаешь, штука вообще недешевая. Идешь к врачу, вываливаешь кучу бабла, он ничего не находит, и ты рад. Все, поехали, уже почти три.
— Неплохо так погуляли, — пробурчала я, с трудом застегивая молнию на сапоге.
Больше всего меня интересовало, чем кончится этот убойный вечер. Ну ясно, что не сексом, но все равно — чем?
Ник помог мне добраться до квартиры, я открыла дверь, вошла в прихожую и обернулась вопросительно: зайдешь или как? Секунду помедлив, он перешагнул через порог, и тут из темноты прилетело возмущенное:
— Мать, у тебя совесть вообще есть?!
В прихожую выскочила Алена, в трусах и футболке. Ойкнула и убежала обратно в свою бывшую комнату, после ее переезда служившую мне рабочим кабинетом. Ник посмотрел на меня вопросительно, но я только руками развела, поскольку сама была в недоумении.
Такое явление могло означать лишь одно: они с Виталиком в очередной раз разругались вдрызг. Случалось это с регулярностью месячных, а вот с эвакуацией к мамочке — впервые.
— Ну я, пожалуй, пойду, — сказал Ник, но тут Алена появилась снова, на этот раз в халате.
— Добрый ночер, — поздоровалась вежливо, переводя изучающий взгляд с него на меня и обратно.
— Добрый, — кивнул он, тогда как я пыталась справиться с затыком по части этикета: кого в такой ситуации кому представляют. Видимо, сообразив, в чем дело, назвался сам: — Николай Владимирович.
— Э-э-э… Алена.
— Матушка ваша растянула ногу. Доставлена в относительной целости и сохранности, — прозвучало это совершенно индифферентно, как будто курьер заказ привез. — Спокойной ночи.
Впрочем, брошенный на прощание взгляд был вполне так в стилистике вечера. Хоть пожарную команду вызывай. Я предпочла бы в качестве бонуса еще и «позвоню», но… видимо, придется привыкать, что все звонки и визиты будут сюрпризными. Ну ладно, зато есть чего ждать.
Кое-как раздевшись, я поволоклась с костылем на кухню. Сполоснула руки и полезла в холодильник. Алена стояла в дверях, сурово сдвинув брови.
— Ну и как это называется? — не выдержала она, когда я соорудила бутер из половинки багета с ветчиной, сыром и порезанной кружками помидоркой.
— Ночной дожор, — пробурчала я с набитым ртом.
— Мать!
— Твоя или твою?
— Тебе вредно жить одной, — вздохнула Алена с таким видом, как будто это она была сорокалетней мамашей непутевой девятнадцатилетней дочери.
— И поэтому ты вернулась в родные пенаты? — я доковыляла до окна, но Ник уже уехал. — Могла бы и предупредить, что ли.
— Помешала личной жизни? Ну извини. Я звонила. Раз десять. Потом просто плюнула и приехала.
Черт… Я и правда выключила звук в телефоне, когда пришли в ресторан. А потом элементарно забыла включить.
— Ну, и что это еще за Николай Владимирович? — ехидно поинтересовалось дитятко, влет поймав мое смущение.
— Знакомый.
— С которым ты где-то полночи отжигала латину, пока не свернула ногу? — точеный подбородок дернулся в сторону моей юбки, а заодно и в сторону костыля.
— И? Лучше ты скажи, вы с Виталей совсем разругались или временно?
— Пока не знаю, — поморщилась Алена. — А что, так сильно мешаю?
— Пока не знаю, — я постаралась как можно точнее скопировать ее интонацию.
На самом деле это было проблемой. И вовсе не потому, что она якобы мешала моей личной жизни. Когда ты становишься взрослым и уходишь из дома, понимаешь, что родителей легче любить на расстоянии. Когда становятся взрослыми и уходят из дома дети, понимаешь то же самое про них. Взрослым людям вообще комфортнее любить друг друга на некотором отдалении, если только это не муж и жена. Думать, беспокоиться, встречаться, разговаривать, помогать — и возвращаться в свою собственную жизнь.
Я скучала по Аленке, когда долго ее не видела, радовалась каждой встрече, но снова жить вместе… Это как ветку с яблони срезать. Сначала дереву больно, потом рана затекает соком и заживает. Обратно уже не вернешь. Можно, конечно, попытаться привить, но не факт, что приживется. За семь месяцев я привыкла к автономному полету, у меня сложился свой собственный распорядок и ритуалы. Мне было бы проще по-прежнему подкидывать ей денег на аренду, пока не начнет зарабатывать. Но говорить об этом не собиралась: рано или поздно скажет сама. Потому что уже попробовала вкус свободы, обратно под мамино крылышко не спрячется.
Разумеется, ей хотелось пожаловаться, но в половине четвертого утра я вряд ли была способна воспринимать информацию адекватно.
— Прости, давай завтра поговорим, — предложила я, расправившись с багетом. — На свежую голову.
— Завтра ты снова
