Нелюбимая для босса - Ирина Романовская
Валя с визгом летит к матери и обнимает её.
— Мам, я так рада. Так рада. У меня появится братик или сестричка. Ура! Как я об этом мечтала.
Глава 19
Влада
Смотрю на счастливые лица отца, Инги и Вали и чувствую себя здесь лишней. Слова Вали бьют по темечку. Мы никогда не дружили, не вели себя как сестры, но все равно я всегда называла ее сестрой, хоть и сводной.
— Поздравляю! — я честно стараюсь произнести эти слова с восторгом, но у меня не выходит.
Голос ломается. Не получается изображать радость, когда внутри сердце разрывается на куски. Я будто загнанный зверь, которого плетью гоняют из клетки в клетку. Я как никто другой желаю папе счастья, он заслуживает этого. После стольких лет одиночества, после стольких зим, возясь со мной.
Я не понимаю, почему Инга? Почему именно эта женщина стала для отца той, кто дарит ему часы, дни, месяцы счастья после смерти мамы? Ведь она же такая… Такая… Не подходящая совсем.
— С тобой все в порядке, дочь? — осторожно спрашивает папа, поднимая с пола, сбежавшую от меня, утварь.
— Все х-хорошо, — спрятав мокрые глаза в пол, отвечаю я.
Снимаю с себя фартук и, промямлив что-то невнятное всем, быстро сбегаю к себе в комнату. Закрываю дверь и прислоняюсь затылком к стене.
Они все счастливы, они все рады беременности Инги, а я не могу. Я чувствую глубокую горечь от происходящего. Моя надежда на то, что мачеха в скором времени исчезнет из нашей жизни рассеивается как туман.
Хотя именно такой исход стоило и ожидать, после подачи заявления в ЗАГС. Они с будущей женой еще молоды. Папе всего сорок два, а Инге тридцать семь. Понятно, что в будущем они могли стать родителями общего ребенка. Но потом, когда-нибудь. А не прямо сейчас.
Головой я понимаю, что будущий ребенок ни в чем не виноват. Он не выбирает, когда ему появиться на свет. Я это все знаю. Но проблема у меня есть. Я уверенна, что если хоть на секунду прочувствую симпатию ко всему происходящему (к новой женщине отца, к его женитьбе, к беременности Инги), то это будет предательством, изменой по отношению к собственной матери. Из-за новой жизни я начну забывать все, что нас связывало. С каждым днем все меньше буду вспоминать о ней.
До дрожи в сердце я боюсь, что однажды не смогу вспомнить ее лица, цвет волос или разрез глаз. Меня безумно пугает мысль, что однажды я не смогу воспроизвести в памяти ее веселый смех, теплую улыбку и сияющие голубые глаза.
Беру с полки наш семейный фотоальбом. Листаю страницы. Начинаю плакать, как только вижу маму на снимках. Вот она стоит живая, смотрит на меня с улыбкой и машет рукой. Я помню эту поездку. Родители первый раз отвезли меня на море. Мне было девять. Маме на работе дали путевку в санаторий.
Переворачиваю два листа. А вот это мой день рождения. Мама несет в руках торт, который пекла всю прошлую ночь. Папа пытался несколько раз зажечь свечи, но спички, как на зло, постоянно переставали гореть.
Шмыгаю носом, рукавом вытираю мокрые щеки.
Мам, я так скучаю по тебе. Приди ко мне, хотя бы во сне.
На следующей странице вижу на фотографии счастливых родителей. Они стоят на песчаном берегу, обнимаются и кричат мне «сы-ы-ыр». И не важно, что тут горизонт завален, что четверть фотографии занимает отпечаток моего пальца. Я все равно считаю этот кадр лучшим из лучших.
Слышу негромкий стук в дверь.
— Входи, пап.
Отец молча входит в комнату и садится рядом на кровать. Наклоняется и вместе со мной начинает рассматривать фотографии.
— О, — мужской палец ложится на мой детский портрет. У меня там надутые щеки, грозный прищуренный взгляд и обиженные губы. — Я помню, как в тот день ты бегала по всему зоопарку и кричала «Помогите!».
— Тот попугай с гигантским клювом собирался напасть на меня, — переворачиваю страницу и вижу ту самую птицу, которая сильно напугала меня в детстве.
— Птица спала в клетке.
— И что? — Я поднимаю глаза и смотрю на отца. — Его клюв во сне меньше не становится. Ара до сих пор приводят меня ужас.
Мои щеки все еще влажные от недавних слез, но этот короткий возврат в прошлое вызывает на лице улыбку.
— Влада, этот ребенок не займет твое место, ни в коем случае. Я буду любить всех вас одинаково. Но ты, дочь, для меня всегда была, есть и будешь моей особенной доченькой, моим первенцем. Мы с Мариной очень тебя ждали двадцать лет назад. В роддоме тебя в первую очередь положили ко мне на грудь, пока маму зашивали после кесарева. Ты наше солнышко, наша синеглазка. — Моя улыбка становится шире от этого «прозвища». Денис частенько так ко мне обращается. — Прости, что так тебя огорошили. Я просил Ингу подождать, но гормоны бегут впереди нее. Я хотел позвонить, предупредить, но мой телефон, как выяснилось, давно разрядился.
— Как думаешь, мама не злится на нас, что мы живем дальше? Живем без нее?
— Котенок, иди ко мне. — Папа распахивает объятия и я мигом ныряю к нему под мышку. — Конечно же, мама не злится на нас. Я уверен в этом. Наоборот, она всегда выступала за то, чтобы мы все были счастливыми. То, что сейчас мама не с нами, не отменяет этой цели. Мы обязаны сделать все, как она мечтала. Мы должны жить дальше, быть достойными и счастливыми людьми. Это наша прямая обязанность не только перед ней, но и перед самими собой, котенок.
— Я умом все это понимаю, папа, но внутри все равно болит, понимаешь? — Я указываю ладонью на грудную клетку. — Почему все так сложилось, пап? Почему маме пришлось покинуть нас? Я очень скучаю по ней. Мне
