Невинная для грешника - Лина Манило
– Ты разве не понимаешь, что не только в ней дело?
– Ма-арк, – протягивает капризно, – ну я не знаю. Оно вырвалось, я не специально. Ну, хочешь, я перед Машей этой извинюсь?
– Мартой, – рявкаю в трубку.
– Ой-ой, что ты кипятишься так? Мартой, да. Забыла я, мне простительно, я блондинка.
В трубке серебрится смех, а я напоминаю ей, что от природы она никогда блондинкой не была и пусть перед кем-то другим строит из себя ванильную идиотку.
– Прошу тебя, Орлов, не злись, – и переводит тему: – Ты не забыл? О вечеринке Казанцева в “Звёздном небе”? Мы приглашены вдвоём, там все наши будут. И папины компаньоны, ты обязан пойти.
Да твою ж ты… забыл.
– Регина, ты ведь помнишь, что лучший способ довести меня до ручки – напомнить, что я обязан плясать под левую дудку?
Регина игнорирует мой вопрос и продолжает:
– Марк, я не могу туда одна пойти, только с тобой. Все спрашивать будут, я не хочу выглядеть брошенкой. Марк, пожалуйста. Умоляю.
Наши отношения с Региной – сложные. В них многое не то чем кажется, но…
– В последний раз, – будто бы угадывает мои мысли, хотя я знаю: ничерта это не последний. Будут ещё просьбы, истерики, мольбы.
Регина, что та пиявка в моей жизни, присосалась намертво. И самое поганое, что я сам на это подписался, а теперь увяз.
– Регина, это действительно будет последний раз. На вечеринке объявим о нашем расставании и разойдёмся наконец-то в разные стороны. Я не шучу, Тихомирова. В последний раз.
В трубке новая пауза – продолжительнее предыдущей в разы. Мне даже щелчки шестерёнок мерещатся – Регина думает.
А я за время нашего разговора успеваю свернуть в какой-то двор, а со стороны лавочки у первого же подъезда странные звуки доносятся.
Всхлипы? Рыдания? Что-то очень похожее.
И когда круг света от фонаря выхватывает сидящую на лавочке девушку, я обрываю звонок, не дожидаясь реакции Регины. А следом выключаю телефон.
Потому что в нескольких шагах от меня, сгорбившись и трясясь, сидит рыдающая Марта.
Глава 17 Марта
Домой я добираюсь лишь к восьми, но так и не могу заставить себя подняться в квартиру. Тяну время, гуляю до темноты, захожу в соседний магазин, покупаю мороженое и жадно съедаю аж две порции, сидя на лавочке. Вкуса, правда, совсем не чувствую, но жар хоть немного, но отступает.
Внутри всё горит. От обиды, непонимания, незнания, что мне делать дальше. Я совсем одна и даже посоветоваться не с кем.
Как поступить?
Слёзы-предатели – символ моей слабости и растерянности – закипают в уголках глаз, а в носу щиплет. Мало мне было оскорблений Регины, так ещё и Орлов добавил. Разговаривал со мной, как с какой-то… даже слова подобрать не могу.
Выйдя из его машины, я ещё минут десять в себя прийти не могла: стояла, держась рукой за толстый ствол дерева, мимо проносились автомобили, а перед глазами круги огненные летали. Уговаривала себя успокоиться, двигаться вперёд, к автобусу, но отпустило далеко не сразу.
Его слова, жестокие и пошлые, грязным налётом ко мне прилипли. Мне бы сейчас подняться наверх, залезть под обжигающие струи воды, смыть с себя эту гадость, стереть её с кожи жёсткой мочалкой, но силы, кажется, окончательно меня покинули.
Он угрожал мне – бесспорно. Другое дело, что я ни в чём перед ним не провинилась, чтобы выслушивать такое. И что он имел в виду под своими намёками? Что его жена использует меня?
Но зачем ей это?
Отчаяние – вот так оно выглядит, так ощущается. Я не знаю, кому верить, во что. Одно знаю: маме нужно лечение, она проходит много обследований, и на всё нужны деньги. А ещё есть возможность отправить её в санаторий, и это тоже не бесплатно.
Р-р-р, как трудно в один момент стать взрослой и нести на себе ответственность за всё.
Я достаю телефон, но палец зависает над номером Анфисы Игоревны. Хочу позвонить ей, но так и не решаюсь.
Что я ей скажу? "А правда, что вы гиена? Почему ваш муж такой странный? Вы меня используете?"
Такие вопросы задать? Ну, смешно же.
В голове слишком много самых противоречивых мыслей. Меня сковывает бессилие, наваливается тяжёлым бременем, и я, зажав телефон в руке, рыдаю. Господи, да какая разница, если меня увидит сейчас кто-то? Пусть смотрят, они ведь всё равно ничем мне не помогут. Тогда какой толк переживать о мнении окружающих?
Вокруг темнота становится плотнее, где-то вдалеке мячит кот, а ночные фиалки, растущие в палисаднике рядышком, источают густой и сладкий аромат. Телефон загорается и гаснет – приходит сообщение от Таньки. Она бурно хвастается, у неё всё просто отлично, а ещё сетует, что, дура такая, кисну в городе, когда у них там такое веселье происходит.
Таня – классная, милая и добрая. Я радуюсь за неё, за всех друзей своих радуюсь, только… мне ещё хуже становится. Потому что чувствую себя одинокой во всём мире. Не могу же я позвонить сейчас Таньке и начать жаловаться на жизнь, когда она счастлива? Это будет… жестоко, наверное.
Да и как описать всё, что произошло, если сама толком слов подобрать не могу, всё больше эмоциями захлёбываюсь. Нет, пусть отдыхают, успеется.
Становится совсем темно, неподалёку зажигается фонарь. Его свет слабый, но его достаточно, чтобы понять: я совсем одна сейчас. В квартире ещё хуже будет – слишком тихо и пусто.
Кажется, я начинаю подвывать, и это мне совсем не нравится, но остановиться не получается. Словно кто-то приказал выплакать весь лимит на долгие годы вперёд – вот и стараюсь изо всех сил.
Вдруг рядом ложится тень. Она огромная, устрашающая, и я икаю перепуганно, напрочь забыв, что только что решила утопить планету в своих слезах.
– Марта, – тихое рядом, очень удивлённое, а я вскрикиваю.
Умом понимаю, что голос знакомый, а узнать его не могу.
Вскакиваю на ноги, оборачиваюсь так резко, что роняю в пышный розовый куст телефон. Да и бог с ним, потом найду.
– Марк? – икота сковывает горло, я сглатываю и пытаюсь понять, не померещился ли мне Орлов в моём дворе. – Что ты тут делаешь?
Он кажется здесь инородным предметом, что ли, и от удивления даже отбрасываю официоз нашего предыдущего общения.
– Тебя похитили и привезли сюда? – спрашиваю, растирая ладонями лицо, чтобы оно таким бледным не казалось.
– А может, я следил за тобой? – чуть склонив голову набок,
