Руки прочь, профессор - Джина Шэй
– Кинете, – она качает головой. Неужели сейчас она сомневается только в этом.
– Тебе предоплату внести? – с язвительной улыбкой спрашиваю. – Сколько надо? Половину? Сто процентов?
– Двести, – нагло сверкает глазами паршивка, – двести и я вся ваша. В любое время и в любом месте.
Смотрю на неё, смотрю, а потом широко улыбаюсь.
Если она думала меня этим подрезать – ей придется обломиться. Всем на кафедре известно, что зарабатываю я отнюдь не только преподаванием. Потому меня и держат, что я могу выдрочить из безмозглой студентоты специалистов первого класса.
– Дай мне минуту, Иванова, – говорю с ухмылочкой. Девчонка на меня недоверчиво смотрит. А я берусь за телефон.
Когда в кармане ее черного жакетика вибрирует телефон – мы чувствуем это оба.
– Ну что ты тормозишь, холера? – шепчу с издевкой. – Проверяй.
О это непередаваемое зрелище – смотреть, как бледнеет при взгляде на экран смартфона наглая дрянь. Практически садистское удовольствие.
– Двести тысяч, – первым делом прохожусь языком по чувствительному ушку, – получи, распишись, отрабатывай. Ну, или возвращай, если твои слова были трепом, холера.
Она молчит, тяжело дышит, а я вдумчиво спускаюсь по её шее, слабо закусывая кожу. Пока не беру. Просто предвкушаю пир. Пока она не вернула мне деньги – имею право.
Давай же, делай свой ход, девочка! Еще чуть-чуть – и выбора я тебе просто не оставлю.
– Когда? Где? – почти задушено, едва слышно шепчет моя холера, а внутри меня поднимается ликующее пламя. Пальцы крепче стискиваются на бедрах, затянутых в серую джинсу.
– Сейчас. Здесь, – шепчу в полураскрытые губы прямо перед тем, как в них впиться.
Она тихо вздрагивает, но поздно. Её мосты уже сожжены. Останавливаться я уже не намерен.
Теплая. Сладкая. Бездонная, моя пропасть. Как давно я хочу её себе. Присвоить, забрать и драть её без всякой жалости до тех пор, пока голод не перестанет пожирать меня с такой яростью.
– Ты сама сказала. Любое место, любое время, – отпустив её рот, напоминаю я, усаживая холеру на широкий подоконник за её спиной. Хорошо, что жалюзи есть. Хорошо, что они так прекрасно защищают этот библиотечный пролет от любопытных вечно шныряющих студентов. И хорошо, что наша библиотека – это не настолько популярное место, чтобы здесь толпами паслись ненужные зрители
– Вы, вы… – девчонка задыхается от бессильной злости. Не ожидала, что я так выверну её слова. Смешно, конечно. Но я совершенно не в том настроении, чтобы откладывать то, без чего подыхаю столько месяцев подряд.
– Тише, Катя, тише, – ласково шепчу, ныряя ладонями под тонкую шелковистую блузку, – ты в библиотеке. Или ты не знаешь, что книги ценят тишину? Тогда просто представь, что будет, если Марина Анатольевна услышит шум, оторвется от своего романа и явится посмотреть, чем это мы тут занимаемся?
– Вас уволят, – слабо выдыхает моя холера. Под моими пальцами – её голая спина. Спина, которая вздрагивает от каждого моего прикосновения. Будто я не поглаживаю её, а ремнем полосую.
– Уволят, – соглашаюсь невозмутимо, – но и тебя не оставят. Ты и так на волоске висишь. Я принимаю свои риски. А ты нет? Хочешь вернуть мне деньги?
– Ненавижу вас, ненавижу, ненавижу, – шепчет она как мантру, запрокидывая голову. Еле слышно. Только для меня.
– Знаю, крошка, – ухмыляюсь, с оттягом проходясь языком по красивой шее, – а я тебя хочу. Так давно хочу. И возьму сейчас. А ты – ты для меня кончишь.
– Что? Нет! – и она ведь еще смеет спорить. Хотя я её купил. Хотя пять минут назад шипела тут язвительно, что вся моя будет.
Хотя… Не похрен ли мне, что она там думает? Сделка заключена. И все будет так, как я хочу. Даже если мне этот оргазм из неё выжимать придется. Тем более – у нас не так много времени, как мне бы хотелось. Все придется делать “по-быстрому”.
– Ты будешь просто сидеть, холера? – шепчу в её ухо. – Или сделаешь что-нибудь? Я ведь могу подумать, что ты не стоишь своих денег.
– Возврата вам все равно не светит! – исступленно шипит она.
– Ладно, пусть так, – киваю, запуская пальцы под мягкую чашечку лифчика. Только на подступах уже вижу отчетливую дрожь. Надо же. Что, прям так от меня трясет?
От этой мысли только садист во мне и обостряется. Это значит, любой её клиент ей лучше, чем я? Что-то сомневаюсь я, что обычной шлюшке-стриптизерше хоть кто-то бы спустил все эти закидоны. Тем более по такой ставке. А значит, и я не буду.
Пальцы одной руки переключаются на застежку джинс. Расправляются с ней. Ныряют внутрь, в такой острый влажный жар, что я не удерживаюсь от вопроса.
– Ты там вулкан, что ли, прячешь?
Вместо ответа холера подается вперед и в шею мне вгрызается. Будто вампирша, только что осознавшая свой лютый голод. Сама ко мне прикасается. Рубашку когтями скребет в бессильных попытках мне навредить.
– Там пуговицы есть, – милосердно ей шепчу, – спереди. Можешь ни в чем себе не отказывать.
Кретин, конечно. Ну какое в её положении “себе не отказывать”. Она тут для меня. Вся. По гланды мной оплачена. И хорошо бы до тех гланд членом добраться, да некогда.
Думал – придется долго её заводить. Думал, а потом добрался до точки назначения, и сам охренел от того, какой потоп у неё там происходит.
– А тебе ведь нравится, Катерина, – тихо-тихо над ней смеюсь и получаю второй укус. Крепче первого. Что ж, будь по-твоему, холера!
Засадил в нее пальцы так глубоко, её аж выгнуло. Вот теперь, кажется, верю, что было за что платить. Столько эмоций. Шлюхи так не могут. Шлюхи могут первоклассно имитировать, но ты это знаешь, знаешь и почти что слышишь ту фальшивую мелодию, в ритме которой они играют. А тут – чистый, незамутненный кайф, острый и невыносимый, лично для холеры. Потому что же это я её пальцами трахаю, это мне она едва заметно, но подмахивает.
Не терпится. Больше хочется. Будет тебе больше, холера! Столько будет – дно твое найду и головкой члена пощупаю.
Все восприятие кипит. Нужно ведь не только делать свои грязные дела, но и вслушиваться – не доносится ли издалека постукивание каблучков библиотекарши. Или чей-то другой топот.
Впрочем, обед. Студентота не спешит за знаниями, а Мариночка Анатольевна не хочет отрываться от романа. Мне помогать незачем, Иванова, кажется, тоже тут в фаворитах, раз её до священных полок одну пустили.
Хорошо. Лучше просто не бывает. Никто не мешает мне делать то,
