Нелюбимый (СИ) - Доманчук Наталия Анатольевна

Она вытащила из шкафа свой парадный костюм, прогладила юбку, надела белую блузку.

— У меня мало медалей, ты вот сюда погляди! — и она достала праздничный китель, весь обвешанный медалями.

— Это отцовский, он всю войну прошел. Мне было десять, когда водрузили флаг над Рейхстагом. Как война закончилась, мы еще долго собирались за столом и поминали погибших. Так радовались, что выжили, радовались, что похоронок больше никогда не будет, что танки больше никогда не пройдут по нашему городу, чуть позже радовались, что хлеб по талонам есть не придется. Я благодарный человек. Вот ездила вчера на Москву посмотрела. Она всегда мне красива! И величественна! Я никогда не могу нагуляться, все глазею и глазею по сторонам. Уж как я свою Тверь люблю, но и Москва за душу берет!

— Да, я тоже люблю этот город, — призналась Алевтина.

— Ладно, пойду я… Мы собираемся на площади Ленина к девяти часам. Почти каждый год одинаково, но я всегда радуюсь этому праздник как ребенок. Сначала венки к братскому захоронению возложим. Сегодня должен быть наш мэр, Володя Бабичев. Потом мы, все ветераны, пойдем к главному мемориалу — обелиску Победы, там всегда речь красивая и я не могу сдержать слез, хоть и не сентиментальная… — Грета вздохнула и продолжила делиться предстоящей радостью с Алевтиной, — потом Медведева послушаем, может, посижу чуть-чуть с другими ветеранами, обсудим последние новости и нашего губернатора… сколько нас осталось? Каждый год все меньше и меньше. Именно девятого мая мы и делаем перекличку… эх, так больно узнавать, что кто-то не дожил до сегодняшнего дня.

Алевтине так хотелось ее поддержать, сказать: «Главное, что вы дожили и все хорошо», но она понимала, что для Греты это не главное. У нее болело сердце за каждого знакомого и даже за незнакомого человека.

— Сейчас включу тебе телевизор, посмотришь парад. Раньше не любила я его, а сейчас прям такая гордость меня берет! Душа радуется, когда я вижу танки, пушки, самолеты. Значит, армия у нас мощная, сильная, боевая. Всегда верю, что не будет больше войны, с такой-то армией! Сегодня еще дата круглая — 65-летие Победы. Должно быть мощно! Сокрушительно!

Вернулась Грета уже под вечер и не одна. С ней было два соседа: еле стоящий на ногах квартирант Слава и тоже не совсем трезвый сосед с гитарой — Витька. Еще чуть позже пришла семейная пара, они принесли бисквитный торт и палку копченой колбасы, и соседка слева, с бутербродами и банкой шпрот.

Грета приготовила кастрюлю макарон по-флотски, как и обещала, и все уместились в этой небольшой комнатушке: пили вино, курили, смотрели по первому каналу любимый фильм «В бой идут одни старики», Витька бренчал на гитаре военные песни, все подпевали и Грета часто смахивала слезы. А после программы «Время» началась прямая трансляция праздничного концерта, посвященного шестьдесят пятой годовщине Победы в Великой Отечественной войне.

Грета так и не позволила Алевтине встать с кровати. Хотя пока хозяйка квартиры была на параде, девушка успела и прибраться, и себя привести в порядок: умылась, расчесалась, переоделась в спортивный костюм, который ей подготовила Грета.

Вечером ей позвонила Оксана, поинтересовалась самочувствием, и Алевтина рассказала, что пока устроилась у одной милой бабушки.

Алевтина потихоньку приходила в себя. Грета принесла ей какую-то жутко вонючую мазь от синяков и заставила помазать все ссадины. А еще через пару дней позвонила Оксана и обрадовала ее:

— Я тут в Тверь собралась, хочу тебя увидеть.

— Шутишь?

— Нет. Оказывается, менее двух часов на электричке, и я слышала, что город необыкновенный, чуть ли третий в России по красоте.

— Если честно, то я пока нигде не была. Отсиживаюсь, жду, пока все синяки пройдут, так что про город ничего сказать не могу.

— Ну погуляем? Хоть пару часиков? А вечером возвращусь в Москву.

— Конечно. Я всегда рада тебя видеть! — обрадовалась Алевтина.

— Так что? Адрес дашь?

— Ой, нет. Я его не знаю, да так просто меня тут не найти. Я встречу тебя. Как сядешь в электричку, набери меня. Я приду на вокзал.

— Договорились! Куплю тебе твоих любимых конфет «Красная шапочка».

— Спасибо. До встречи.

Встреча оказалась совсем не радостной. Алевтина пришла на станцию чуть раньше, чтобы не пропустить приход электрички, к ней сразу подошли двое мужчин, схватили за руки и затолкали в машину.

Алевтина прижала рюкзак к груди, пытаясь рассмотреть похитителей.

— Что там у вас в рюкзачке? Можно полюбопытствовать? — попросил мужчина справа.

Она еще сильней прижала рюкзак к себе и спросила:

— Кто вы? Что вообще происходит, вы можете мне сказать?

— Обязательно. Но сначала проверим, нет ли у вас холодного оружия, — и он дернул рюкзак девушки на себя.

Вытряхнув содержимое себе на колени, он разочарованно хмыкнул: там оказались только упаковка жевательной резины, заколка для волос и кнопочный мобильный телефон.

— Было бы что беречь!

Он отдал это Алевтине вместе с рюкзаком и отвернулся к окну.

Девушка сначала решила, что это дружки Ярослава, и уже мысленно попрощалась с жизнью, но пока они ехали в полной тишине в сторону Москвы, она догадалась, что они, скорее всего, к Ярославу отношения не имеют: они не оскорбляли ее, не запугивали, не обижали.

Еще она не сразу поняла, что Оксана ее подставила, и переживала, что подруга приедет на вокзал, а ее там не будет. Вообще версий за те два часа, которые она провела в машине, у нее было миллион: от похищения до глупой случайности. Да, такая версия тоже была: они узнают, кто она и что у нее ничего нет, и отпустят.

Но когда они приехали в милицейский участок и ее завели в кабинет, где сидели два оперуполномоченных, она поняла, что случайностей тут быть не может, тем более когда к ней обратились по имени-отчеству:

— Ну, что, Алевтина Евгеньевна, как прошла поездка? Не укачало?

Девушка испуганно замотала головой и спросила:

— Что-то случилось?

— А откуда вы знаете, что случилось?

— Иначе зачем меня сюда из Твери везти?

— И то верно. Да вы присаживайтесь!

Сотрудников было двое: один среднего возраста, худой, с глубокими впалыми щеками, которые придавали ему болезненное выражение лица, и второй помоложе, потолще, с узкими глазами и бородой.

— Расскажите нам, Алевтина Евгеньевна, почему вы из дома сбежали? — спросил первый.

— Мне исполнилось восемнадцать, вот я и ушла, — спокойно ответила девушка.

— А что так? Плохо жилось? Лососем не кормили? — допытывал худой.

— Кормили. Но захотелось взрослой жизни.

— И поэтому вы сразу в Тверь уехали? Там взрослая жизнь у всех начинается, да?

Алевтина молчала. Рассказывать про Ярослава она не хотела. И так это был враг номер один, зачем еще обострять отношения?

— Откуда у вас синяки на лице? Вас кто-то обидел? — спросил худой.

— Упала. Ударилась.

— Проснулась — гипс?

Девушка устало вздохнула. Что им нужно от нее? Неужели заставят возвратиться домой? Нет, они не имеют право этого делать, она уже совершеннолетняя!

— Ладно, приступим к делу. Расскажите нам, пожалуйста, чем вы занимались девятого мая?

Алевтина рассеяно посмотрела сначала на худого, потом на бородатого.

— Девятого мая? — переспросила шепотом. — Ничем не занималась… лежала на диване, смотрела парад и праздничный концерт, который проходил… в Лужниках…

— И кто же там пел? — спросил худой и почесал щеку.

— Многие… артисты…

— Ну назовите, кого запомнили.

— Лев Лещенко.

— Ну этот-то поет на всех концертах. Еще кто? Кто понравился?

У нее во рту пересохло, и она сглотнула:

— «Снегири»…

— Понятно… спать когда легли?

— Сразу как концерт закончился…

— Это во сколько?

— В полночь.

Худой встал со стола и начал прогуливаться по комнате:

— И вы легли в постельку и уснули?

— Да.