Джейми Макгвайр - Мое прекрасное забвение

— Это что, групповое давление? — Я сердито глянула на обоих. — Как неоригинально.

— Разве я давлю на тебя? — удивился Трентон. — Я просто посоветовал не поддаваться на чьи-либо уговоры.

— А потом предложил сделать мне тату.

— Признаюсь, я буду безумно рад, если мне это удастся. — Он пожал плечами. — Это то же самое, что лишить тебя девственности.

— Что ж, для этого придется переместиться в прошлое, — ухмыльнулась я.

— Вот именно. Так что это самый лучший вариант. Доверься мне… — вкрадчивым голосом сказал он.

Хейзел захихикала:

— О боже! Стыдно признаться, но однажды я чуть не повелась на эту фразу.

— Да? — испытывая внезапную неловкость, спросила я. — Это был Трент?

Хейзел снова рассмеялась:

— Если бы! — Она закрыла глаза и поморщилась. — Это был Бобби Принс. Обольститель. Крошечный пенис.

Последнее предложение она произнесла фальцетом и подняла указательный и большой пальцы, сводя их вместе.

Мы все разразились смехом. Хейзел промокнула слезы под глазами. Как только мы успокоились, я поймала на себе взгляд Трентона. Когда он так смотрел на меня, я забывала о благоразумии. Мне просто захотелось насладиться молодостью и перестать слишком много думать.

— Хорошо, Трент. Лиши меня девственности.

— Серьезно? — выпрямился он.

— Так мы будем это делать или нет?

— Что именно ты хочешь? — Он подошел к компьютеру и сунул в рот ручку.

Немного подумав, я улыбнулась:

— Надпись «Бэби долл»[6]. На пальцах.

— Ты издеваешься? — ошеломленно сказал Трентон.

— Не подойдет?

— Мне нравится… очень… — Он усмехнулся и вынул ручку изо рта. — Но для девственницы — перебор.

Он снова прикусил ручку и положил ладонь на мышку.

— Если я собираюсь лишиться девственности, то хочу, чтобы все было правильно.

Ручка выпала изо рта Трентона и покатилась по полу. Он нагнулся поднять ее.

— Э… э… есть предпочтения по шрифту? — спросил он, взглянув на меня, потом сделал набросок на компьютере.

— Я хочу, чтобы она выглядела женственно, а не так, будто я только что вышла из тюрьмы.

— Цветную? Или черно-белую?

— Черный контур. Насчет цвета не знаю. Может, голубой?

— Голубой, как Смурфик? — пошутил он.

Я ничего не ответила.

— Как насчет переходного цвета? Голубой внизу, а к верху буквы постепенно тускнеют.

— Потрясно, — сказала я, подталкивая его плечом.

Как только я определилась со шрифтом и цветом, Трентон напечатал кальку, и мы направились к нему в зал.

Я села на стул, Трентон подготовил оборудование.

— Будет офигенно круто, — сказала Хейзел, присаживаясь неподалеку от меня.

— Я использую одну иглу. — Трентон натянул резиновые перчатки. — Но все равно будет очень больно. Здесь прямо по кости, на пальцах у тебя нет жировой прослойки.

— А где она у нее есть? — спросила Хейзел.

Я подмигнула ей.

Трентон коротко усмехнулся, промыл мою руку зеленым мылом, вытер полотенцем, потом нанес на ватный диск спирт и протер нужные пальцы.

— С первого раза может не получиться. Возможно, придется повторить.

На очищенную спиртом кожу он нанес немного вазелина.

— Правда? — нахмурилась я.

— Ага. — Хейзел кивнула. — На ногах то же самое.

— Что думаешь? — Трентон приложил кальку. — Прямо? Так это должно выглядеть?

— Главное, не допусти орфографической ошибки. Не хочу ходить как дура с ошибкой в татуировке.

— Все правильно, — с усмешкой заверил Трентон. — Я был бы полным кретином, если бы не смог как следует написать два коротких слова.

— Ты сам это сказал, — поддразнила его я.

— Детка, не обижай его, прежде чем он не нанесет окончательно рисунок на твою кожу! — покачала головой Хейзел.

— Выйдет красиво, правда? — спросила я.

— Ты и так красивая. — Трентон повернулся и взглянул на меня с такой нежностью, что у меня загорелись щеки.

Убедившись, что калька высохла, он прикоснулся иголкой к моей коже. Ожидаемой мучительной боли я не ощутила, так, покалывало слегка. Трентон выводил буквы, стирал излишки краски, затем повторял все заново, полностью отдавшись работе. Я знала, что он постарается сделать все идеально. Спустя несколько минут пальцы начало жечь, и теперь от каждого прикосновения иглы мне хотелось отдернуть руку.

— Готово! — сказал Трентон через пятнадцать минут.

Он стер лишние чернила, и на моих пальцах остались буквы ярко-голубого цвета. Красота! Я повернулась лицом к зеркалу и свела кулаки вместе.

— Отлично смотрится, куколка! — широко улыбаясь, сказал Трентон.

Вышло просто идеально.

— Круто, — оценила Хейзел. — Теперь я тоже хочу тату на пальцах!

Трентон передал мне несколько упаковок крема «Аквафор».

— Наноси вот это. Хорошая штука. Особенно для цветных татуировок.

— Спасибо.

Пару мгновений он лишь смотрел на меня так, будто и впрямь только что забрал мою девственность. В животе защекотало, в груди разлилось тепло. Я отступила на пару шагов и повернулась к приемной. Зазвонил телефон, но Хейзел ответила за меня.

Трентон облокотился о столешницу, самодовольно улыбаясь.

— Прекрати, — сказала я, пытаясь не улыбнуться в ответ.

— Я ничего не говорил, — возразил он, все еще улыбаясь как идиот.

Зажужжал мой мобильник, затем еще раз.

— Привет, Чейз, — сказала я, и так зная, зачем брат позвонил.

— Мама сегодня готовит ужин. Увидимся в пять.

— Мне надо работать. Она знает, что на выходных я занята.

— Поэтому ужин будет раньше обычного.

— До семи я не освобожусь, — вздохнула я.

— В смысле? Ты разве не в «Ред дор»?

— Да… — сказала я, ругая себя за то, что проговорилась. — Я по-прежнему работаю в баре. Но у меня есть вторая работа.

— Вторая? — надменно спросил он. — Зачем тебе это?

Чейз продавал электрокардиостимуляторы и считал себя важной птицей. Он хорошо зарабатывал, но слишком уж любил притвориться доктором, хотя на самом деле лишь бегал за кофе, чтобы подлизаться к другим сотрудникам.

— Я… помогаю другу.

Чейз на некоторое время затих, потом спросил:

— Коби опять на них подсел, да?

Я крепко зажмурилась, не зная, что ответить.

— Чтобы была у мамы в пять, иначе я сам за тобой приеду!

— Хорошо, — сказала я, потом отключила телефон и бросила на столешницу.

Я уперла руки в бедра и перевела взгляд на монитор.

— Все в порядке? — спросил Трентон.

— Я только что заварила еще ту кашу в семье. Мама сильно огорчится, а я, конечно же, буду во всем виновата. Кэл! — окликнула я. — Мне придется уйти в половине пятого.