Николай Климонтович - Против часовой
— Дринк, плис, — громко прошептала Наташа — от страха у нее пропал голос. — Дринк, — повторила она.
Мужчина развернулся, подошел к стойке и через мгновение поставил перед ней рюмку, полную до краев. Наташа поднесла рюмку к лицу и, зажмурившись, выпила одним махом. И закашлялась — таким крепким оказалось вонючее пойло: Наташа не сообразила, что дринк означает во всем мире пить алкоголь, а вовсе не воду, которую она пыталась попросить. Мужчина стоял над ней, ухмыляясь.
— Вотер, плиз, — выдавила Наташа.
И мужчина, будто сжалившись, принес ей стакан воды. Вода была тоже отвратительного вкуса, но и ее Наташа выпила одним махом. — До ю хэв зе телефон? — спросила Наташа. — Ай нид э тэкси…
— Тэн долларс, — сказал мужчина и показал ей растопыренные пальцы на обеих смуглых пятернях. Наташа достала из сумочки сотню песо и отдала ему, понимая, что ее грабят. И вдруг ужаснулась, что забыла, куда дела Валеркину бумажку. Она перерыла сумочку, потом спохватилась — мятая бумажка нашлась в правом кармане ее юбки. Наташа вздохнула с облегчением, спрятала бумажку в сумочку. Хозяин тем временем выставил телефонный аппарат на стойку бара. Наташа разыскала карточку Солвейг, подошла к стойке, инстинктивно прижимая сумочку к груди, набрала номер. Лишь бы она была дома, лишь бы была… Наташе сейчас казалось, что только Солвейг может ее выручить. И ей повезло — после четвертого гудка она услышала в трубке голос своей подруги по перелету.
— Солвейг, — прошептала Наташа.
— Что, детка, у тебя уже начались проблемы?
— Да… то есть, нет. — И Наташа вкратце изложила ситуацию.
— Да, угораздило же его туда забраться, — подвела итог Солвейг. — Ты говоришь из бара? Кажется, тебя приняли за самку гринго. Дай трубку бармену, — приказала Солвейг.
Наташа подняла глаза и к своему изумлению увидела, что бармен улыбается. — Русо, си? — сказал он.
— Си, си, — заулыбалась Наташа от счастья. И краем глаза заметила, что мужчины в углу тоже улыбаются ей.
Бармен взял трубку и четырежды повторил си, синьора. Потом отдал трубку Наташе.
— Слушай меня, детка. Сама я, как ты понимаешь, не вожу машину. — Наташа только сейчас вспомнила о ее костяной ноге. — Но у нас есть друг, он приедет за тобой. Именно он, потому что он хорошо говорит по-русски. В баре тебе оставаться не следует. Бармен отведет тебя в ближайшую церковь. Жди там и ни шагу. Сейчас службы нет — просто присядь на скамейку и жди. Дашь бармену пять песо. — И Солвейг дала отбой.
— Плиз, русо синьора, — сказал хозяин, еще шире улыбаясь.
— Адьёс, — хором и весело крикнули оба мужчины из-за дальнего столика. — Адьёс, синьора русо!
Глава 20. ОПЯТЬ В ХРАМЕ
Они прошли несколько кварталов, свернули направо и оказались на небольшой площади. Здесь стояла небольшая, как и сама площадь, церковь, а вот голубей не было — наверное, их съели кошки, которые шныряли повсюду. Как и улицы, по которым они шли, площадь тоже была вся в мусоре. Провожатый открыл тяжелую дверь, пропустил в нее Наташу и — исчез, не перекрестившись. И деньги Наташа не успела ему вручить — впрочем, она и так уже ему заплатила…
В церкви было прохладно и темно. Яркое уличное солнце, преломляясь в витражах, смутными цветными бликами падало на каменные плиты пола. Приглядевшись, Наташа обнаружила в другом конце храма алтарь и раскрашенное распятие, на котором, свесив набок голову, висел почти голый, в одной набедренной повязке, и очень худой Христос — совсем темный, как если бы он был негром. Наташа когда-то была в Риме, и на экскурсии по Ватикану группе дали двадцать минут на осмотр Сикстинской капеллы. Там Христос, вершивший Страшный суд, был принаряжен в какую-то тунику с перевязью. У него оказалось довольно атлетического сложения тело, бугристые икры и толстые ляжки. Его мощная фигура подавляла роящихся у подножья престола маленьких грешных людишек, на каждом из которых были только бордовые трусики, похожие на детские… Наташа тогда еще подумала, что это довольно странно — Страшный суд, все-таки, а не олимпиада.
Костел был отчасти похож на лекционный зал. Рядами стояли скамейки, отчего-то красные, как в Малом театре. Наташа и решила сначала, что они обтянуты то ли бархатом, то ли плюшем, но нет, они были деревянные и голые, просто покрашены красной краской. Наташа неловко перекрестилась в сторону распятия, — она знала, что христианин независимо от конфессии может молиться в любом христианском храме, — смирно присела на краешек крайней скамейки и принялась думать.
Так, завтра — Новый год, то есть сегодня тридцать первое число. Странно, но в городе не заметно было никаких приготовлений к празднику. Должно быть, мексиканцы празднуют лишь католическое Рождество, а Новый год для них не праздник, ведь здесь не растут елки. И очень далеко до Лапландии, где по слухам живет Дед Мороз… Если бы Наташа курила анашу, то поняла бы, что поймала кайф, словила приход, как говорят друзья старшей, — такое у нее было состояние.
Со стороны алтаря ей почудился какой-то шорох, она оглянулась, но нет, Христос висел себе смирно, не шелохнется. А больше никого не было: только она и Спаситель. Наташа еще раз перекрестилась, и подумала, что скоро православное рождество — по старому стилю. А там и святки, а потом в России будут святить воду на Крещенье. И купаться в прорубях. Как это называется — иордань… И вдруг впервые она поняла, как далеко она сейчас — от родины. И как она одинока в этой чужой стране, где даже Новый год не празднуют по-человечески. И что никто ей не подарит подарков. Наташе стало так жаль себя, что она прослезилась. И тут же сделалось лучше. Где же ты, Валерка, бедный, бедный мой, сказала она шепотом и с испугом услышала в ответ тихое-тихое эхо ее слов, мигом умершее где-то под сводами храма.
Она вспомнила, что согласно программе ее тура второго числа ее повезут на какой-то остров в Карибском море. Назывался остров Косумель. Красивое имя для острова, сонно подумала Наташа, похоже на форель. Интересно, есть ли там в океане акулы. В конце концов, действие фильма Челюсти происходило где-то здесь, на берегу Мексиканского залива… После этого смутного воспоминания — она очень давно смотрела этот фильм на видео — Наташа задремала.
Ей начал сниться сон. Ей приснилась бабушка Марья Петровна Стужина. Одно время после своей смерти бабушка очень часто снилась Наташе, грозила пальцем, о чем-то предупреждая: Наташа понимала, что душа бабушки еще не успокоилась, болеет о внучке, старалась слушаться. Но сейчас бабушка была весела. Кажется, они ехали в поезде, и бабушка что-то показывала Наташе в окне, лукаво улыбаясь. Наташа выглянула и увидела бескрайнюю глиняную пустыню, в которой кое-где торчали елки. Некоторые были наряжены и мигали разноцветными лампочками. Но как-то внезапно деревья стали обглоданными и желтыми. И Наташа поняла, что это не елки, а кактусы, и с сожалением проснулась — ей хотелось досмотреть сон, узнать, что будет дальше, и куда бабушка ее везет…
