Мэриан Кайз - Не горюй!
Внезапно в холле началась какая-то суета. Голоса и смех. Мама взглянула на часы, висящие на стене, — она делала это машинально, потому что стрелки остановились на без десяти четыре два года назад.
— Они пришли! — объявила она.
Вечерами отец обычно привозил Хелен из колледжа, так что дома они появлялись вместе. Он делал это всякий раз, несмотря на круг в почти десять миль.
Хелен ворвалась на кухню. Выглядела она дивно. Даже лучше, чем обычно, если такое вообще возможно. Хотя на ней были всего лишь джемпер и джинсы, вид у нее был изысканный. Длинные шелковистые волосы, прозрачная нежная кожа, сияющие глаза, очаровательный улыбающийся рот.
— Привет всем! — провозгласила она. — Мы дома! Эй, чем это так противно пахнет? Фу! Кого-то стошнило?
Нам был слышен разговор в холле — папа говорил с кем-то, обладающим мужским голосом.
У нас явно были гости.
Мое сердце невольно дрогнуло: я все еще не перестала надеяться, что Джеймс неожиданно приедет. Хотя скорее голос принадлежал очередному поклоннику Хелен.
Впрочем, будет точнее называть их всех рабами Хелен.
Несмотря на то что я понимала, насколько глупо надеяться на внезапное появление Джеймса, я испытала острое разочарование, когда Хелен сказала:
— Между прочим, я привела с собой приятеля. Папа как раз показывает ему, куда повесить пальто. — Затем она обратила внимание на меня. — Эй! — закричала она. — Почему ты надела мои шмотки? Сейчас же снимай!
— Прости, Хелен, — заикаясь проговорила я. — Мне нечего было надеть. Я куплю новые, и ты сможешь пользоваться ими, когда захочешь.
— Можешь не сомневаться, — мрачно заявила она.
На этом обсуждение закончилось. Слава богу! Она, должно быть, в хорошем настроении.
— Что за молодого человека ты на этот раз привела? — поинтересовалась мама.
— Его зовут Адам, — сказала Хелен. — И будьте, пожалуйста, поласковее с ним, он обещал написать за меня реферат.
Мы с мамой тут же постарались придать нашим лицам выражение одновременно приветливое и сочувствующее. Еще один бедолага влюбился в Хелен. Его жизнь можно считать конченой. Все его будущее разрушено. Впереди его ждет лишь жалкое существование, которое он станет влачить в тени великолепной Хелен.
Мы с мамой обменялись взглядами. «Как агнец на заклание», — подумали мы, и я продолжала тереть сыр вперемежку с костяшками пальцев.
— Это мама, — услышала я голос Хелен, представляющей обреченного Адама маме.
«Беги! Беги как можно быстрее! Спасайся, Адам, пока не поздно!» — хотелось мне сказать.
— А вон там Клэр, — продолжила Хелен. — Ты знаешь, я тебе о ней рассказывала. У нее ребенок.
«Спасибо, Хелен, дрянь ты эдакая!» — подумала я. В ее устах моя история наверняка звучала как кухонная драма.
Я повернулась, собираясь ласково улыбнуться Адаму, и протянула сбитую в кровь руку, пахнущую «Пармезаном».
И слегка прибалдела.
Передо мной стоял вовсе не один из худосочных мальчиков Хелен.
Этот был настоящим мужчиной. Молодой — это верно. Но мужчина, вне всякого сомнения. Шесть футов с гаком и весьма сексуален. Длинные ноги, мускулистые руки, голубые глаза, квадратная челюсть, широкая улыбка… Если бы у нас на стенке висел прибор для измерения уровня тестостерона, его бы наверняка зашкалило.
Я как раз успела увидеть, как Адам крепко жмет руку маме. Затем он обратил свое внимание на меня. Краем глаза я видела, как мама разминает покалеченную руку и подозрительно разглядывает обручальное кольцо: не изменило ли оно форму после такого рукопожатия.
— Привет, — промямлила я смущенно, поскольку уже не помнила, когда встречалась с такой концентрацией мужественности в одном лице.
— Приятно познакомиться, — улыбнулся он, осторожно пожимая мою истерзанную руку.
«Господи, — подумала я, — наверное, я действительно старею, раз начала замечать, насколько великолепны молодые мужчины».
Я слышала голос Хелен, но он доносился до меня как бы издалека. Его заглушал шум крови в ушах. К тому же я покраснела так, как в последний раз краснела лет в пятнадцать.
— Надо же, — говорила она. — Здесь и в самом деле пахнет блевотиной.
— Это не блевотина, — вступилась мама. — Так пахнет сыр «Пармезан». Ну, ты знаешь: для соуса «Песто».
10
Ужин получился немного странным, поскольку мы все никак не могли опомниться после знакомства с Адамом.
За Хелен всегда бегала толпа мужчин (вернее будет сказать, мальчишек), влюбленных в нее по уши. Не проходило дня, чтобы не звонил телефон и какой-нибудь заикающийся юноша не пытался пригласить Хелен на свидание.
В доме постоянно появлялись поклонники Хелен. Приглашение обычно совпадало с поломкой стереосистемы Хелен, или ее желанием перекрасить свою комнату, или, как в данном случае, с необходимостью написать реферат. Писать его самостоятельно Хелен, разумеется, не собиралась.
После выполнения задания Хелен часто даже не трудилась напоить парня обещанным чаем.
Впрочем, ни один из них не походил на Адама. Обычно они больше напоминали беднягу Джима.
Это был неуклюжий и тощий парень, который круглый год ходил в черном.
Даже в разгар лета он носил длинное черное пальто, которое было ему слишком велико, и огромные черные ботинки. Он красил свои густые волосы в черный цвет и никогда не смотрел тебе в глаза. Говорил он мало, а уж если заговаривал, то только на одну тему — о способах самоубийства. Или рассказывал о никому не известных музыкальных группах, дружно покончивших жизнь самоубийством.
Однажды он поздоровался со мной и мило улыбнулся. Я уже решила, что была к нему несправедлива, но позже выяснилось, что он просто был пьян в хлам.
В драных внутренних карманах своего черного пальто он постоянно носил экземпляры бестселлеров «Страх и ненависть в Лос-Анджелесе» и «Американский псих». Он мечтал присоединиться к какой-нибудь музыкальной группе и покончить с собой в восемнадцать лет.
Хотя мне казалось, что он отодвинул дату своего самоубийства, потому что восемнадцать ему исполнилось перед Рождеством, а я не слышала, чтобы он умер, так как в противном случае я бы обязательно об этом узнала.
Хелен его люто ненавидела.
Он звонил ей постоянно, и маме вечно приходилось врать, что Хелен нет дома. Обычно она говорила: «Нет, Хелен куда-то пропала, наверное, напилась», а Хелен тем временем стояла в холле, трагически заламывая руки, и шептала: «Скажи ему, что я умерла».
Мама вешала трубку и начинала кричать на Хелен:
— Я не стану больше врать из-за тебя! Не хочу брать такой грех на душу. Почему бы тебе с ним не поговорить? Он славный парень.
— Он придурок, — отвечала Хелен.
— Он просто робкий, — возражала мама.
— Он придурок, — настаивала Хелен, повысив голос.
На праздник святого Валентина и в день рождения Хелен посыльный приносил хотя бы один букет черных роз. По почте приходили самодельные открытки с детальным изображением разбитых сердец или единственной красной слезинкой. Весьма символично.
Было время, когда он постоянно торчал на нашей кухне и разговаривал с мамой. Все в том же черном пальто. Мама стала его лучшим другом. И его единственным союзником в попытке завоевать сердце Хелен.
Надо сказать, большинство поклонников Хелен проводили куда больше времени с мамой, чем с Хелен.
Папа его ненавидел. Возможно, даже больше, чем сама Хелен.
Я думаю, Джим его разочаровал.
Отец так истомился по мужской компании, что готов был подружиться даже с Джимом, тем более что он стал постоянным предметом в нашей кухне, вроде стиральной машины или холодильника.
Однажды папа пришел домой и обнаружил Джима на кухне вместе с мамой (Хелен немедленно удалилась в свою комнату, едва услышала, что Джим в доме). Папа сел рядом и попытался разговорить Джима.
— Ты видел вчерашний матч? — спросил он.
Джим тупо смотрел на отца. Он и слова-то такого не знал.
На том все и кончилось. Теперь папа считает Джима совершенно никчемным.
Он даже однажды сказал, что лучше бы Джим перестал лишь болтать насчет самоубийства, а приступил к делу.
Мама же говорила, что Джим славный, если узнать его получше. И что грех поощрять кого-то совершить самоубийство.
Казалось, Джим постоянно находится в доме. Когда я приезжала из Лондона, он обязательно сидел, ссутулившись, за кухонным столом. Вид у него был трагический. Но я всегда с ним здоровалась. Старалась быть вежливой.
Даже если он меня полностью игнорировал.
Я потом выяснила, почему он меня игнорировал.
На второй день после моего возвращения из Лондона прозвенел дверной звонок, я открыла дверь и увидела на пороге длинное черное пальто, увенчанное шапкой взлохмаченных волос. Я не знала, к кому он пришел, но мамы дома не было, поэтому я позвала Хелен:
— Хелен, Джим пришел!
Хелен спустилась по лестнице со слегка изумленным видом.
