Жанна Корсунская - У кого как...
Однажды на одной из таких вечеринок Стелла познакомила меня с другом своего очередного возлюбленного. Парень был лет на десять старше нас, работал токарем, а в свободное время перепродавал на рынке джинсы и другую модную одежду. Он стал серьезно ухаживать за мной и очень сожалел, что мне еще не исполнилось восемнадцати лет. Я не понимала почему. Ведь до восемнадцати оставалось всего три месяца.
Он был очень внимателен ко мне, брал с собой на вечеринки в компании своих приятелей и никому не позволял относиться ко мне небрежно. Тем более — смеяться надо мной. Однажды один из его пьяных дружков спросил, глядя на меня, зачем он возится с этой малолетней жидовкой. Олег взял со стола бутылку и без слов запустил ее в голову своему приятелю.
После этого я поняла, что полюбила Олега на всю жизнь. Но главное — я считала, что и он тоже полюбил меня на всю жизнь. Мы никогда не говорили об этом, но мне и не требовалось слов.
Взрослая жизнь действительно оказалась в тысячу раз лучше, чем детская. Я оказалась права.
Примерно через неделю после случая с бутылкой Олег предложил мне пойти с ним на рынок, надев предварительно джинсы, партией которых он собирался торговать в тот день. Я с радостью согласилась быть манекеном. Теперь это называется моделью. За три часа Олег распродал почти все джинсы.
В следующее воскресенье я рекламировала модный французский комбинезон. Это был день моего рождения. Мне наконец исполнилось восемнадцать.
Было раннее утро. Только что прошел легкий дождик, оставив на асфальте маленькие лужицы. Парни и девчата степенно ходили вдоль торговых рядов, лузгали семечки, прицениваясь к модной одежде, разложенной на сумках и газетах. Торговля шла бойко. К полудню остался всего один комбинезон.
Олег ушел ненадолго, а вскоре вернулся с букетом белых роз. Поцеловал меня в губы, крепко прижал к себе, поздравил с днем рождения. Мне очень хотелось, чтобы он сказал, что любит меня, но он почему-то не сказал. Я решила: вечером скажет обязательно. Впрочем, это была единственная малость, которая слегка омрачала мое счастье.
Олег был высокий и сильный. Он восхищался моей фигурой в комбинезоне. Говорил, что я очень красивая. И если заверения Стеллы вызывали во мне сомнения, то Олегу я верила безоглядно.
Я смотрела на него, и мне хотелось подарить ему весь мир. Солнце, и небо, и звезды, и даже трогательные едва заметные остатки лужиц. Я начала мысленно сочинять стихи об этом и старательно запоминать сочиненные строчки, потому что Стеллы с карандашом и бумагой наготове рядом не было, как вдруг к нам подошел молодой милиционер, велел собрать оставшийся товар и пройти с ним в отделение.
Сначала мне не было страшно — ведь Олег крепко держал меня за руку и шептал, что все будет хорошо. И потом, я ведь не торговала, а просто была манекеном.
В отделении милиции, расположенном тут же, на территории рынка, было шумно и многолюдно. Мы вошли в комнату, где сидели такие же фарцовщики с вещами, как Олег. Через несколько минут милиционер, который задержал нас, предложил мне пройти с ним. Одной, без Олега...
Дальше мои воспоминания похожи на вспышки. Словно я находилась в темном помещении, где периодически зажигали ослепительный свет, от которого ломило глаза. Молодой милиционер долго вел меня по коридору, и наконец мы вошли в небольшую комнату с длинным столом, деревянными ободранными стульями и кипами старых газет, разбросанных по полу.
Милиционер был кудрявый, с голубыми прозрачными глазами и красными руками. Я и сейчас вижу его шершавые руки, похожие на клешни рака. Он посмотрел мой паспорт.
— С днем рождения, Эсфирь Фиш. Не жаль начинать совершеннолетнюю жизнь в тюрьме?
— Почему в тюрьме? — Дикий страх парализовал тело. Ноги и руки затряслись. — Я ведь ничего не продавала.
— Кто же это может доказать? Оба сядете. Вместе с вашим напарником. Только в разные камеры.
Меня никогда не учили, что нужно делать в милиции и как разговаривать с милиционерами. Я только часто слышала, что у них неограниченная власть и что доказать ничего невозможно. Я молчала, не в силах выговорить ни слова. Облака и звезды вперемешку проплывали перед моими глазами — и четыре вызубренные строчки стихотворения, которые я начала сочинять для Олега. Но все это мгновенно исчезло, как только милиционер вновь обратился ко мне:
— Я отведу тебя сейчас в камеру предварительного заключения. Посидишь там часок, поразмышляешь о своем аморальном поведении.
В камере сумрачно. Грязно. Пахнет плесенью и еще чем-то тошнотворным. Пьяная женщина в рваной юбке предлагает мне закурить. Я почти теряю сознание. Она хохочет, тычет мне сигарету. Невыносимо хочется открыть глаза и проснуться в своем доме, чтобы рядом оказались мама с папой, а все это превратилось в страшный сон. Время останавливается...
Еще одна женщина разворачивает газетный сверток, достает яйцо и хлеб с маслом и колбасой. Старательно чистит яйцо, бросая скорлупу рядом с собой на грязный пол.
Солнечный луч высвечивает белые треугольники, квадратики, кругляшки скорлупы. Что делать?
Милиционер возвращается, забирает меня из камеры, снова приводит в комнату с рваными газетами.
В комнате сидит Олег. Словно каменная глыба сваливается с меня. Бросаюсь к нему, рыдаю, умоляю помочь, сказать, чтобы меня отпустили, что я ничем не торговала.
Олег гладит меня по голове. Кладет свою большую ладонь на мои трясущиеся руки.
— Все просто, Фира. Этот мусорок тебя сейчас трахнет, а потом отпустит нас с миром. Даже дела никакого не заведет. Ну понравилась ты ему очень. Девочки опять же у него никогда не было. Одни шалавы. Он попробовать хочет, как это. Ну кто мог подумать, что ты у нас такая красавица писаная.
— Как — трахнет?
— Как, как? Ты что, из детсада?
Чайки, похожие на ворон, орут над моей головой, хочется убежать к реке и остаться там в тишине одной. — Я ведь никогда этого не делала...
— Ну так сделаешь. Тебе же восемнадцать сегодня. Сегодня можно.
— А вчера?
— Вчера нельзя. Несовершеннолетних нельзя трахать. Посодют. А сегодня ты уже хоть куда! Взрослая.
Внезапно страшная мысль больно прошибает moю голову.
— Откуда милиционер узнал, что мне восемнадцать именно сегодня? Он что, твой приятель? Может, ты с ним в паре торгуешь? Платишь ему мзду?
Олег смотрит на меня обалдело. Он не знает, что я, непредсказуемая, на этот раз оказалась вдруг невероятно сообразительной. Но ему нечего терять. Он давно все решил. Глаза его становятся отстраненными, злыми.
— Не согласишься, целкой в тюрягу отправишься. Обещаю. Показания дам, что со мной в деле была. Я с мусорком этим давно завязан. Он тебя трахнет, а я еще год буду торговать без проблем. Так что деваться тебе некуда. Или хочешь к проституткам в камеру вернуться? Еще часок в говне посидеть? Они тебе твою красивую физиономию быстро в такое состояние приведут, что не будешь от них отличаться. — Он презрительно сплевывает на грязный пол. Уходит.
