Анна Яковлева - Тоннель желаний
Бледный Егор с заострившимися скулами и носом лежал, равнодушный и недоступный, только посапывал аппарат искусственной вентиляции легких, светились мониторы да поблескивали индикаторы.
Таська охватила всю картину целиком, запас прочности окончился – да и был он небольшим, – плюхнулась на пол у постели Егора (она уже не знала, Егор это или только оболочка) и в приступе глухого отчаяния снова разревелась.
Сколько же это может продолжаться? Ну сколько?
Чем Таисия Бинч хуже Ленки Федосеевой?
Почему Славка пришел в себя, а Егор – как дрова. Как коматозник.
«Он и есть коматозник», – с мстительным удовольствием напомнила себе Таська. Почему он, а не она? Лучше, в сто раз лучше было бы всем, если бы это она лежала на его месте.
От этой отдающей инфантилизмом жалобы неизвестно кому слезы полились безостановочно.
И чем сильнее Тася пыталась задушить в себе рыдания, тем неудержимей они рвались наружу.
Она корчилась, зажимала рот ладонями, всхлипывала, подвывала и закусывала губы и кулаки, и ей было невыносимо жаль себя, тридцатипятилетнюю, преданную и верную жену, и такую несчастную.
Чем она это заслужила? Она любила семью, мужа и дочь. И дом любила. А что теперь?
Беспросветный мрак?
Странное дело, но в этот момент, опасаясь кого-то грозного и всевидящего, Тася внезапно присмирела: что она делает? В присутствии Егора нужно вспоминать что-то хорошее – так говорит Бабушкин.
«Какие все умные, – моментально со злой обидой возразила невидимым оппонентам Таська, – делай это, не делай этого». Посмотрела бы она на них на своем месте.
– Ты здесь? – через всхлипы, как через толщу воды, услышала Таська Ленкин шепот и вытерла ладонями лицо.
Маневрируя между приборами и восседающей на полу Таськой, Ленка подошла к постели Егора, с сосредоточенным видом уставилась на мониторы – будто что-то в этом понимала.
Каждым нервом ощущая позитивную энергетику, которую излучала Федосеева, Таська в этот момент просто ненавидела ее.
– Нам нужно поговорить, – прошептала Лена, налюбовавшись на Егора и трубки с мониторами.
– О чем? – Вопрос был с подтекстом: о чем может говорить сытый с голодным, нищий с богатым, несчастный со счастливым?
– Тебе пора прийти в себя. Он ждет.
– Он? – выдохнула Таська. – Он ждет? Может, ему танец с бубном исполнить? Самбу, румбу, краковяк? Может, порнушку крутить ему, чтобы он очнулся?
– Ш-ш-ш! – зашипела Ленка и потащила Таську в коридор. – Прекрати страдать! Ему нужны лекарства.
Оказавшись за дверью, Таська дала волю чувствам.
– Где я их возьму? – яростным шепотом огрызалась она. – Пусть отключают от системы – мне все равно, когда это случится. Конец один.
– Тихо, дура, – шикнула Ленка, – послушай, что скажу.
Таська заткнулась. В горящих сухим блеском глазах появилась надежда, она уставилась на Ленку, как ребенок смотрит на цилиндр в руках факира – в ожидании голубя.
Вместо голубя из цилиндра с шипением выползла змея:
– Ты можешь продать свою долю в бизнесе Славику. Ты ведь все равно не вытянешь, так ведь?
Смысл предложения дошел до Таськи не вдруг.
С лица медленно, словно его стерли губкой, сошла надежда.
Наверное, от разочарования Таська перестала слышать – будто это ее отключили от системы.
Взглядом постороннего наблюдателя Тася отметила, что Федосеева возбуждена. Глаза сверкают, на щеках пылает румянец. Смотрела на Ленку, видела, как шевелятся губы, опускаются и поднимаются веки, трепещут ноздри, и ни слова не слышала из того, что та говорила – звука не было, как в немом кино.
«Все правильно, – внезапно пришло Таське в голову, – все правильно. Они меня затопчут, если я не стану сопротивляться. Сожрут и не подавятся. Славка, Ленка, бухгалтер, юрист, банкиры – набросятся все скопом и костей не оставят от нас, от Бинчей».
– Тась, ты меня слышишь? – взывала Ленка.
Таська продолжала молча разглядывать Ленку.
Вот-вот. Именно так и будет: они будут раздувать ноздри, бить копытами и закусывать удила, примерно как сейчас Ленка. Что-то это напоминало – что? Всадников Апокалипсиса?
«Что за чушь лезет в голову?» – поразилась Тася и очнулась.
– Слышу. – Она втянула носом больничный воздух, настоянный на йоде, хлорке и сулеме.
– Значит, мы договорились?
Ужасаясь тому, что собирается сказать, Таська с шумом выдохнула:
– Нет. – Губы стали деревянными.
Что она делает? Во что она ввязывается? Ленка права.
Ленка миллион раз права: это сумасшествие. Не женское это дело. Она не вытянет чертов бизнес! Нужно продать его Славке, положить деньги под проценты и как-то на это существовать. Это всяко лучше, чем ничего. Это всяко лучше, чем угробить бизнес и оказаться в долговой яме.
– Нет? – Возбуждение и румянец облезли с Ленки, как сусальное золото.
– Нет. Я не хочу продавать свою долю. – От волнения Таисия дала петуха.
– Подожди, не торопись с ответом, – Ленка совладала с лицом, – давай ты подумаешь.
– Хорошо, – быстро пообещала Тася, зная наперед, что решение не изменит, и, увлекая за собой Ленку, вернулась в палату.
– Как у Славика дела?
Поглощенная Таськиным отказом, Ленка не сразу отозвалась:
– У Славика? Рассказывает какие-то ужасы: там, говорит, серой воняло, как в преисподней. И земля дрожала, и гул стоял, как в камнедробилке. Они думали, землетрясение началось. Но в общем он молодец. Через недели три можно будет забрать домой, если не случится осложнений. Врач говорит, что это чудо. Ой, прости. – Она бросила виноватый взгляд на Егора.
– Ничего, – опустила голову Тася, – я скоро привыкну. Надеюсь, что привыкну.
– Не нужно к этому привыкать. Нужно бороться, – раздался спокойный голос Бабушкина за ее спиной.
Хирург появился в сопровождении врачей и медсестер, которые тут же начали шикать на посетительниц, отчего обе почувствовали себя злостными нарушительницами режима.
– Пойдем отсюда, – шепнула Ленка, и они прошмыгнули мимо свиты в длинный коридор, в конце которого пустовал сестринский пост.
* * *Когда-то, в другой жизни, Таська читала в глянцевом журнале, что если через кожу просвечивает синева, то у такой кожи холодный оттенок. Если просвечивает зелень – цвет кожи теплый.
В зелени, устроившейся вокруг запавших Славкиных глаз, на висках и над верхней губой, не было ровно никакой теплоты. Она – зелень – меняла Славку до неузнаваемости. Это вообще был другой человек.
Бросив взгляд на желто-зеленого Морозана, Таисия испытала мгновенное чувство удовлетворения. «Не так-то все и хорошо у вас, – злорадно подумала она и сама себе ужаснулась: – Какая же ты тварь, подруга. Такая же подлая, завистливая, ничтожная, как большинство людишек. А еще приписывала себе разные достоинства, гордилась собой. Фу».
