Людмила Леонидова - Мужчина высшей пробы
— Он бузить, наверное, начал. — Завуч, живущая здесь долго, не понаслышке знала местные нравы. — Остальных взбудоражил. Так часто бывает. Его, чтобы бунт в лагере не возник, — в карцер. Они после этого озлобляются, как звери лютые становятся. Подговорил кого-нибудь из корешей, охрану могли убить и сбежали. Вот кто их на этот дом навел? А возможно, случайность? Дом на окраине, у самого леса.
— Как же вы все-таки вышли оттуда? — Оле хотелось знать все до мельчайших подробностей.
— Когда Кирилл Петрович «Письмо к матери» есенинское читал, они, видно, прислушиваться стали. Один даже, расчувствовавшись, спросил, в состоянии ли я доползти до дверей. А я не могла! Ноги словно чужие стали, отнялись, и все! А там ведь еще дальше самой идти — сени, крыльцо. Потом Кирилл Петрович прочитал строчки из стихотворения Симонова:
Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.
— Это о предательстве солдатской жены, которая не пожелала дожидаться его с фронта? — закивала завуч.
— Ну да. Так после этого тот самый, что первый раз приходил, говорит мне: «Давай, мать, я тебе подняться помогу». И довел меня до дверей.
— Аж в сени вас вывел, — добавила завуч. — Вас там сразу за дверьми на крыльце подобрали.
— Да, я попробовала со ступенек сползти. Мне совсем плохо сделалось. Дальше кто-то меня подобрал, военные какие-то и в управу отвезли. Все выспрашивали про дислокацию, будто сейчас война: где бандиты расположились, где ребята?
— А он, Кирюшенька… он остался! — Оля не могла больше сдерживаться. Слезы сами катились из глаз. Обида переполняла все ее существо. — Как, как такое могло случиться именно с ним? — с досадой повторяла она вслух. — В день нашей свадьбы! Этого не может быть! За что это мне?
— Военная часть вся в полном составе здесь, — успокаивала завуч Олю.
— ОМОН?
— У нас тут никакого ОМОНа нет. Солдатиков понагнали. Может, спецотряд МВД прибудет. Когда в колониях бунт начинается, всегда спецотряд приезжает.
— Они его спасут? — Оле хотелось услышать твердое «да».
Женщины переглядывались, будто знали то, чего не хотели рассказать Оля.
— Корреспонденты отовсюду понаехали, — как бы разговаривая сама с собой, бормотала завуч, — их не подпускают, дом окружили со всех сторон.
Оля, испуганно поднимая глаза то на одну, то на другую коллегу, ожидала услышать от них что-то еще.
— Выпейте чайку, я его на брусничном листе заварила, — уговаривала Олю завуч, показывая на самовар.
Оля мотала головой.
— А ребята у вас такие дружные. И о Кирилле Петровиче заботятся. Особенно девочки! — чувствуя себя виноватой перед Олей, пробовала утешать пожилая учительница.
— Да-да, я знаю. Ездила с ними в летний лагерь, — механически отвечала Оля, думая о своем. Зачем, зачем он полез в это пекло? Подумал ли он о ней в тот момент, когда принимал решение? Бросить все: свадьбу, их любовь и ее, Олину, жизнь. Как он мог?
— Если не договорятся с зэками, то штурмовать будут… — Завуч, нервно постукивая карандашом по столу, вновь принялась размышлять вслух.
— Когда? — с ужасом вскинулась Оля.
— Ночью… Это ночью обычно происходит.
— Они договорятся, обязательно договорятся, зачем штурм? — вскочив, раскричалась Оля. И вдруг, приняв решение, твердо объявила: — Я должна туда пойти.
— Военные вас не пустят.
— Я все объясню, скажу, что я…
— Ну что, что вы скажете? Туда даже родителей наших местных детей не подпускают.
«Действительно, что я могу сказать: учительница, коллега по работе? Любовница? Нет, невеста! Какое-то идиотское слово — невеста. С невестами так не поступают. На невестах женятся. А он решил… нет, не буду даже думать о том, что он решил. Он решил, что дети важнее, чем я! Вот!» — проносилось у Оли в голове.
Звонок мобильного телефона отвлек ее от печальных мыслей.
— Ба, это ты?! — На лице девушки было написано разочарование.
Она все еще ждала звонка от Кирилла. Не важно, что ей рассказывали, как бандиты у всех отняли сотовые. Да и батарейки, наверное, давно уже сели. Она все равно продолжала надеяться.
Бабушка говорила о сильном мужском характере, о том, что настоящий мужчина должен был поступить именно так, пыталась когда-то объяснить ей именно это.
— Ничего не помню. Не хочу помнить! — кричала Оля.
Татьяна, как могла, утешала внучку. Но слова утешения не действовали. Трубку перехватил отец. Услышав дрожащий голос Оли, он по-военному отдал приказ:
— Коль сама приехала, не раскисать!
Мама спросила: ела ли она что-нибудь? Взяла ли теплые вещи? Где будет спать?
— Я не буду спать, — злясь на себя и на всех, огрызнулась Оля. — Почему ты не спрашиваешь, где и как будет спать он?
Мама вздохнула и пожелала ей удачи.
— Выпейте, Олечка, таблетку, — предложила учительница истории, видя, как та мается и не находит себе места.
— Что это? — не взглянув на упаковку, вскинулась Оля.
— От сердца, от нервов, вы успокоитесь, все пройдет.
— Давайте. — Оля проглотила лекарство.
Через полчаса прямо за столом в директорском кабинете Оля, положив голову на руки, задремала. Ей снилась свадьба, Маша с Дашей, несущие свадебный шлейф ее платья. И Лелька. Она что-то кричит и тормошит Олю.
— Просыпайтесь! — кричали обе женщины. — Все кончилось! Их освободили!
— Жив? — разомкнув глаза, спросила Оля.
— В больницу районную всех увезли, — сказала московская коллега.
— Всех? — удивилась Оля.
— Кто ранен, — пояснила завуч местной школы.
— Значит, он… — Не договорив, Оля выскочила на улицу.
— Погодите, я мужу позвоню, до больницы десять верст…
— Ну и что?
— По бездорожью, — добавила завуч. — У нас «газик» военный. Списанный купили. А впрочем, звонить не буду, пойдемте прямо ко мне. Я мужа подниму.
«Газик» трясся по ухабам, подпрыгивая и урча.
Наконец лесная дорога закончилась, показались кирпичные двухэтажные строения.
— Санчасть, — пояснила завуч. — Нам туда.
Они подъехали к основному корпусу, где затертая надпись гласила: «Приемный покой».
Выскочив из машины, Оля ворвалась в здание. В приемном покое ни души.
Дальше в памяти фрагменты, как несмонтированная кинопленка.
— Где все? — кричит она и рвется в одну за другой запертые двери. Вылетев в коридор, где что-то мелькает, еще раз кричит в пустоту: — Где Заломов?
Она несется вслед за появившейся женщиной в белом халате, толкающей впереди себя каталку. В ней наверняка он, ее Кирилл!
