Марина Порошина - Весенний марафон

На этой фразе, как сто лет назад было заведено, дверь из приемной в кабинет открылась и вплыла Татьяна с подносом в руках. На подносе помещался традиционный для таких случаев набор: стакан воды и сердечные капли. Вид у нее, тоже по сложившейся традиции, был укоризненный. Довели начальство, бездельники – вот что означал этот вид. Иван Устинович демонстративно накапал капли в стакан, выпил и вышел вон, хлопнув дверью, но оставив за собой стойкий запах лекарства, дабы провинившимся сотрудникам было стыдно за свое поведение.

Но довольные представлением сотрудники разбежались по делам, и только Евгений Николаевич с Катериной остались изучать подборку объявлений, искренне недоумевая, чем же они заслужили столь горячую благодарность незнакомого Алекса Вибе и прогневили собственное начальство.

– Жень, я только вот про это могу подумать, – минуту спустя нарушила молчание Катерина. – Смотри, второе снизу: «Познакомлюсь с приятным молодым человеком, возраст и образование не имеют значения. Натуралов прошу не беспокоиться». Кто такие «натуралы», а?

– Твою ма-ать! – Бабин увесисто хлопнул себя ладонью по лбу и оттуда, из-под ладони, страдальчески посмотрел на Катерину. – Вот кретины! «Натуралы» – это мы с тобой. Ты мужиков любишь, я – баб. Не голубые и не розовые, поняла? Это же надо так облажаться! Ты куда смотрела, ворона?

– Я подумала, что «натуралы» – это какие-то извращенцы, но их как раз и просят не беспокоиться, значит, все нормально, – хихикая, пояснила Катерина. – Я порядочная девушка и в этих делах не очень разбираюсь. А ты куда смотрел? Еще вычитывал. И в печать подписывал. Ты же у нас специалист… по этим делам. И натурал, я так понимаю?

– Я тебя убью, и мне за это ничего не будет, – серьезно пообещал Бабин.

– Да брось ты! – утешила его Катерина. – Мы с тобой не поняли, корректоры не поняли, редактор тоже не понял. И читатели не поймут. Опять же, как знать, вдруг кто-то из них именно здесь найдет свое счастье… Надо только этому Вибе позвонить. И мягко так попросить нашу рекламу не ставить. В залог будущей дружбы.

– Вот ты и позвони, – оживился Бабин. – Твоя же рубрика.

– Здрасте! Я вообще никто, чтобы такие вопросы решать на уровне двух солидных организаций. А ты – начальство. Так что звони сам.

– Первый блин был комом. И второй тоже комом, блин… – проворчал Бабин, азартно вкривь и вкось черкая по газете ручкой.

– Это не ты сказал. Это «Русское радио», – не поддалась Катерина.

– Нет, Титова, с тобой невозможно! – в сердцах отбросил ручку Евгений Николаевич. – Хотел за умного сойти, и то… Могла и смолчать, язва!

– Ну так и быть, давай я этому Вибе позвоню, – сжалилась довольная Катерина. – Тем более что мы с ним знакомы. Кстати, он очень милый. И совсем не грубиян в отличие от некоторых.

– Вот за что я тебя люблю, что у тебя везде знакомые есть, и все-то ты знаешь, – обрадовался Бабин. – Спасибо, избавила!

Сырок, который она в конечном итоге, проголодавшись, слопала, запивая йогуртом, между тем был не просто сырком, а знаменательной вехой на пути развития ее отношений с Василием, о котором она и думать забыла, напечатав во втором выпуске его объявление. Сырок был лишь первым пунктом стратегического плана, выработанного Василием. Всегда бесхитростно честный в отношениях с людьми, Василий и себе не врал: журналистка Катерина Титова поразила его в самое сердце. Во-первых, она была красавицей: такого струящегося платья, такой необычной прически и таких внимательных серых глаз, которые умеют так выразительно сердиться, он никогда не встречал у женщин. Дамы из его окружения на работе носили спецовки или халаты, а в нерабочее время одевались затейливо и пестро, стараясь выгодно подчеркнуть все богатство расплывающихся форм. На голове все как одна устраивали ровно подстриженный газон из белесых кудряшек, и сердиться или смеяться глазами у них не было необходимости: если им было смешно – они хохотали, если сердились – орали от души. Во-вторых, она была из другого мира, куда таким, как Василий, ход был заказан. В этом мире других женщин хозяйничали другие мужчины, которые тоже умели что-то такое, чего не умел он, Василий. Они по-другому жили и по-другому разговаривали. Он даже смутно догадывался, что если бы кто-то из этих мужчин принес Катеньке шампанское и цветы, она бы так не рассердилась.

Ну ничего, он тоже не лыком шит. И не дурак, и непьющий, и руки у него растут откуда надо, не чета этим, которые в пиджаках и галстуках или (он заметил) в смешных бабских вязаных кофтах без карманов, и непонятно, куда они клали права, ключи от машины и прочие совершенно необходимые вещи. Он ничуть не хуже их, и он, если захочет, сможет это доказать Катеньке. Зачем доказывать и что будет дальше, когда он докажет, Василий не задумывался. Теперь он знал, с чего начать.

На первом этапе Василию могли помочь два человека: главный инженер и начальник юридического отдела. Они, по мнению Василия, как раз и были представителями мужчин из мира, в котором жила Катенька. Начальник юротдела подходил даже больше, он одевался в дорогие костюмы, везде таскал за собой тоненькую кожаную папочку и запах дорогого одеколона (вспомнив, Василий покрутил головой, так как ненавидел, когда от мужиков пахло чем-нибудь, кроме мыла, табака или на худой конец бензина). И ездил он на «форде». Но у юриста был один недостаток – он был молод. Лет тридцать или около того. Жизненного опыта у него мало, зелен он Василию советы давать. Главный инженер подходил куда больше. Правда, он не носил костюмов, ездил на «девятке» и папочки отродясь не имел. Но зато был всегда чисто одет и аккуратно выбрит. Закатав рукава своей линялой джинсовой куртки, лез во все дыры и мог запросто разобраться в любом механизме. Матерного слова от него никто не слышал, а в машине у него всегда лежала книжка Жванецкого, как он сам говорил, чтобы читать в пробках. Наверное, поэтому он мог иногда сказануть такое, что мужики озадаченно переглядывались или хватались за бока от смеха: «Ребята, если уж мы по горло в дерьме, возьмемся за руки» (это когда у них на территории, как раз возле гаража, канализацию прорвало, и никто не хотел связываться с метлой и шлангом, а он сам взялся и других уговорил). Или вот про лаборантку их мечтательно так сказал, глядя вслед: «За что я люблю мини-юбки – видишь будущее». Или ворчал как-то в столовой, уж про что, Василий не знал: «Ты придумаешь, ты же и будешь делать, тебя же и накажут, что плохо сделал». Заводские женщины все как одна его обожали, а он был с ними галантен – и не более того, авансов не раздавал. В общем, нравился Василию этот мужик. И возраст у него подходящий – где-то сорок пять. Опять же он наверняка смеяться не будет. И не разболтает.