Побочный эффект - Ольга Вечная

Кошкин корчится на полу, повязка становится алой за считанные секунды. Видимо шов разошёлся, под ним растекается пятно, санитарки в панике отступают. Его оппонент, бледный как простыня, жмётся в угол, прикрываясь подушкой.

- Я его убил? Убил?!

Не успеваю понять — это радость победы или горечь раскаяния, потому что на прикроватном мониторе тревожно скачут цифры давления и сатурации.

- Давление падает, сатурация проседает, – вырывается у меня. И прежде чем осознаю, я прижимаю ладонью рану, пытаясь остановить кровотечение.

- УЗИ! - вновь командует Тимур, а заполучив переносной аппарат, быстро скользит взглядом по экрану. – Свободная жидкость в брюшной полости, объём большой. Кровит сосуд, – голос становится стальным. – Готовьтесь к экстренной лапаротомии!

Господи.

Сестра влетает с каталкой, и мы всей бригадой перекладываем Кошкина. Повязка моментально темнеет. Черт. Черт. Времени нет. Я прижимаю ладонью, чувствуя жар и липкость.

***

Каталка с грохотом выкатывается из палаты, медсёстры буквально бегут, расчищая дорогу. Кошкин бледнеет на глазах, губы становятся синюшными. Я продолжаю прижимать повязку, не отрывая взгляда от монитора переносного УЗИ.

Тимур констатирует:

- Давление продолжает падать.

В ушах звенит, сердце колотится. На секунду ловлю встревоженный взгляд Елены у поста.

Эккерт отдаёт приказы:

- Зал номер два! Экстренная лапаротомия! Две дозы крови первой группы на переливание.

Его спокойствие контрастирует с нашим бегом, это держит в тонусе.

- Мы не успеем найти Орлова.

- Сама в операционную. Поможешь? Я возьму на себя.

Если он умрет. Морозец по коже.

***

Спустя два с лишним часа мы заканчиваем операцию и протокол. Вываливаемся в коридор, пропахшие антисептиком и прижжённой тканью. Кошкин уже на каталке для перевода в реанимацию: показатели стабилизированы, но он всё ещё бледен.

- В одиночную палату его! И посадите рядом охранника! И убедитесь, что охранник с ним не в контрах! Черт его дери! - последнюю фразу он буквально рычит. Я впервые вижу, чтобы он ругался в стенах клиники.

У меня все еще ступор от переизбытка адреналина. Вот вам и клиника по увеличению писюнов. Легкая работенка. Не обремененная лишней ответственностью. Еле с того света вытащили!

- Все отдам за брусничный морс. Два стакана, - выдыхаю я.

- Возьмите и на меня тоже.

Идем молча по коридору и расходимся по раздевалкам.

Спустя десять минут пьем напитки в ординаторской. Молча. Эккерт как обычно занимает лучший обзор у подоконника, я украдкой бросаю в него нежные взгляды.

- Что вы хотите мне сказать? - вздыхает.

- Это была прекрасная работа.

- Спасибо. Надо же. Польщен.

- Вам спасибо. Мало того, что вы прекрасно сложены, вы еще и ответственный, талантливый хирург.

- Прекрасно сложен? - переспрашивает, явно заинтересовавшись.

- Вы ведь не просто так продемонстрировали мне свою форму.

- Вообще-то на меня срыгнул грудничок на плановом осмотре, я поднялся переодеться.

- Да бросьте, что вчера, что сегодня — вы пытаетесь продемонстрировать мне себя во всей красе.

Он буквально каменеет, резко поворачивает голову и впивается в меня глазами как удав в жертву.

- Я пошутила, - примирительно улыбаюсь.

ТээМ забавно, практически по-человечески закатывает глаза. Немного расслабляется и снова переводит взгляд за окно.

- Вчера вышло не очень красиво в зале. Мы неправильно друг друга поняли.

- Я не хотела вас обидеть. Разумеется, я не думаю, что вы пытались меня... соблазнить, это было бы смешно.

- Почему смешно?

- Тогда некоторые мои друзья оказались бы правы — вы взяли меня на работу не из-за моих умений, а чтобы поиграть. Так банально, что даже смешно.

- Они вам точно друзья?

- Они за меня волнуются. Господи, - я тру лицо. - Тимур, - впервые называю его по имени, наверное, за всю свою жизнь, - простите, я всегда думала, что вы бездарны столько же, сколько богаты. А богаты вы неприлично для честного человека. Я даже не сомневаюсь, что вы умеете фехтовать, играть на скрипке и еще что-то в этом роде! А вы... оказывается, вы просто замечательный хирург. Простите, ради бога. Я чувствую себя поверхностной дурой.

Он некоторое время молчит. Я поднимаю глаза и понимаю, что он, оказывается, внимательно на меня смотрит.

- Спасибо, Алена, - в голосе проскальзывает нотка непривычной мягкости, она шокирует, одновременно укутывая в теплый плед.

- Это от души.

- Я ненавижу скрипку и фехтование. И ненавидел все годы, что мне приходилось ими заниматься, - легкая улыбка касается губ.

Я усмехаюсь.

- Вот это признание.

- Вам ваше тоже далось непросто.

Он снова смотрит в окно, а я ловлю себя на том, что любуюсь его профилем. Пытаюсь вспомнить, что особенного мудаческого он совершил в моем отношении. И... в общем-то не могу. Другим — да. Каких только сплетен о нем и его семье не ходило по универу. Его отец якобы замешан в каких-то криминальных делах, а еще они относятся к простым людям, как к мусору. Но мне Эккерт даже не грубил особо. Так, без особой изощренности.

- Иногда я забываю о том, что кому-то может быть по-человечески неприятно со мной общаться, когда я в потной майке. - Он ставит пустую чашку на стол.

Он, конечно, слишком избалован женским вниманием, вот только правда в том, что он не был мне противен. Даже вчера в спортзале. И хотя я до сих пор не представляю, что между нами может быть хоть что-то общее, признаюсь честно:

- Дело не в этом.

- Я часто прихожу в зал в девять вечера, поэтому если не хотите меня лицезреть, выбирайте другое время, - будто не слышит.

- Вы не выглядели неприятно! - произношу я, быстро поднимаясь.

Делаю шаг в его сторону, а он как раз оборачивается и так выходит, что мы смотрим друг на друга на расстоянии меньше метра.

Если бы он протянул руку, то мог меня коснуться.

- Я просто испугалась. У меня сложный период. Я каждый день жду, что вы меня выставите как щенка за дверь. Еще и повесив сверху что-то ужасное. - В экстренный момент, например такой, как сегодня. Я ведь поверила ему на слово. - Точно также, как это сделали в моей больнице. Они отказались давать на меня характеристику.

Он молчит, и я не решаюсь поднять глаза. Разглядываю кармашек на свежей хирургичке.

После операции мы оба приняли душ, и сейчас я едва улавливаю исходящий от него легкий аромат лавандового